– Доброе утро! – поздоровалась она, виновато улыбаясь. – Здравствуйте, мистер Джонс! Я испекла печенье. Хотите? Вкусное печенье с двойным шоколадом и орехами пекан услаждает и желудок, и душу, правда?
Однако мистер Джонс не потянулся за пакетом.
– Скажите прямо, миссис Вандербикер, – вы переезжаете?
Гиацинта заметила, что мама тоже как-то съёжилась.
– Ох, мистер Джонс, я хотела первой вам об этом рассказать! Хозяин дома отказался продлевать аренду. Нас самих только недавно огорошили.
– Я знаю вашего мужа с пелёнок, – обвиняющим тоном напомнил мистер Джонс.
– Конечно, мистер Джонс, вы нам как родной, – заверила его мама, и у неё в глазах блеснули слёзы. Она шуганула Франца, чтобы он не лез в сумку почтальона, и положила туда пакет с печеньем.
– Мы ищем дом в этом же районе, мистер Джонс. Если услышите, что кто-нибудь сдаёт квартиру, сообщите нам, пожалуйста, – добавила мама.
Мистер Джонс помолчал несколько секунд и вдруг спросил:
– Ваш хозяин – мистер Байдерман?
Гиацинта с мамой кивнули. Мистер Джонс покачал головой и поднял взгляд к небу, словно ожидая увидеть, как мистер Байдерман свешивается из своего окна на четвёртом этаже.
– Мистеру Байдерману пришлось пережить тяжёлые времена, – сообщил почтальон и выразительно посмотрел на Гиацинту с мамой. – Тяжёлые. Этот дом он купил за пару месяцев до того, как ваша семья сюда въехала. А раньше жил в нескольких кварталах отсюда, рядом с колледжем. Он там работал.
– Вы были с ним
– Преподавателем истории живописи.
– Он писал картины?
– Нет, он изучал живопись и её историю: кто что нарисовал, где и когда жили художники, какие приёмы использовали. А потом рассказывал обо всём этом студентам, – объяснил мистер Джонс, поглаживая Франца по голове на прощание. – Ну, я пошёл. Ещё много писем нужно доставить. И собачьих лакомств. – Он показал пальцем на карман, в котором лежал пакетик домашних косточек со вкусом арахисовой пасты. – Хорошего дня.
Мистер Джонс приподнял меховую шапку, сошёл с крыльца дома Вандербикеров и повёз тележку с почтой дальше по улице. Мама потянулась к ручке двери над головой Гиацинты и захлопнула её. А потом вернулась на кухню готовить ужин. Гиацинта выглянула в окно и посмотрела вслед уходящему мистеру Джонсу.
Лэйни, младшая из Вандербикеров, преобразилась в своё альтер эго[7]
– панду Лэйни. Пухлая малышка нацепила на себя белую шерстяную пижамку и принялась ползать по кухонному полу, составляя маме компанию. Её единственную не волновал переезд. Лэйни не сомневалась, что сумеет растопить сердце Байдермана. Она всех любила, а значит и её нельзя было не полюбить!Так что вместо того, чтобы выдумывать идеи по спасению дома, как попросила старшая сестра Иза, Лэйни выпрашивала у мамы шоколадно-ореховое печенье. Она время от времени тыкалась маме в ноги и получала в награду кусочек морковки. Лэйни морковка не особенно нравилась – она была чересчур хрустящей и чересчур оранжевой, а вот панда Лэйни её обожала! А ещё панда Лэйни любила лакомиться печеньем – впрочем, как и девочка Лэйни – и надеялась, что уж после трёх кусочков моркови ей наконец достанется печенюшка.
Панда Лэйни выглянула из-за ряда кухонных тумбочек и увидела под диваном своего вислоухого кролика Паганини.
– Паганини! – громким шёпотом позвала его панда Лэйни.
Серый кролик пошевелил одним ухом и повёл носиком вверх-вниз. Потом он вылез из-под дивана и, с опаской покосившись на Франца, поскакал к протянутой руке панды Лэйни. Паганини обожал играть с пандой Лэйни, потому что она всегда угощала его морковкой. Схватив лакомый кусочек, Паганини умчался обратно под диван поглощать добычу.
Панда Лэйни съела оставшиеся два куска с куда меньшим энтузиазмом, чем её кролик, и поползла обратно к маме.
– Ладно-ладно, маленькая попрошайка! – с улыбкой сказала мама. – Только одну штучку, хорошо? И сестре отнеси.
Она протянула дочке два печенья. Панда Лэйни оценивающе на них посмотрела. Одно было чуть больше, зато второе испечено в форме кролика. Панда Лэйни долго думала, какое взять, пока наконец не выбрала большое. Печенье в виде Паганини она отдала Гиацинте. Та мрачно пробормотала: «Спасибо», не поднимая взгляда от коробки с лентами, и запихнула печенье в рот.
Джесси, в джинсах и мешковатой толстовке ярко-синего цвета, сидела на ступеньках, ведущих в подвал, рядом с аккуратными кучками разноцветных мармеладок и деревянных зубочисток. Сначала она составляла модели молекул, где мармеладки играли роль атомов, но потом отвлеклась на мысли о том, что мармеладки – это глаза Байдермана, и стала увлечённо протыкать их зубочистками.
Иза стояла у подножия лестницы, чтобы не терять из вида сестру. Прислонив скрипку к плечу, она повторяла короткие мелодии, которые её учитель музыки советовал отрабатывать каждый день. Сыграв их все до единой, она подняла взгляд на Джесси.
– Так… у тебя родилась хоть одна удачная идея? – спросила Иза.
Джесси нахмурилась:
– А по мне не видно? Не заметно, что я перешла от горя к ярости?