Ванечка и цветы чертополоха

— А вот и моя Любаня, — пробормотал Жека, и почему-то эти слова встревожили Кирилла. Он посмотрел на товарища, пытаясь понять, которую из двоих тот имеет в виду. Он смекнул, что Палашов смотрит на невысокую пышную крашеную блондинку, а потому решил присмотреться к её напарнице, высокой худощавой шатенке с разметавшейся от ветра чёлкой. Вглядываясь в лицо, он размышлял, не мог ли видеть её раньше, ведь Венёв — некрупный городишко.

Когда она заметила мужчин, глаза её просияли, остановились на Жеке. Вот так, он ошибся. Любаней оказалась вот эта красотка, на которую он бы с радостью запал, не будь она Любаней.

— Вот, Светик, это мой Женька, — сказала шатенка приподнятым голосом, приобнимая Палашова и целуя в щёку. — А это…

Она озадаченно повернулась к Кириллу.

— Кирилл Бургасов, его коллега, о котором он, вероятно, не раз рассказывал, — подсказал Кир.

— Очень приятно, мальчики. Но я побегу, а то мне ещё Борьку из садика забирать, — приветливо и торопливо промолвила Светик с улыбкой, и действительно скорёхонько засеменила в сторону улицы Белова.

— Ну что, мальчики? — по голосу женщины чувствовалось, что сюрприз Палашова удался.

И в Кирилле будто правда очнулся мальчик, и он, пустив в грудь побольше воздуха, неожиданно даже для самого себя спросил:

— Что это, Люба, у вас в самсе совсем нет курицы?

Палашов постарался запрятать подальше рвавшуюся наружу скользкую улыбочку. Люба посмотрела внимательно, как смотрят строгие умудрённые женщины поверх очков, и ответила жутко притягательными пухлыми губками:

— Когда начальство курицу даст, тогда и будет вам в самсе куриное мясо.

При этом она смахнула Кириллу с уголка рта крошку, которая там так некстати прилепилась, изящным мизинцем. Больше ничего делать не потребовалось, потому что этим непроизвольным жестом она отняла у Бургасова его пустое глупое сердце, чтобы заполнить его собой и царствовать там безраздельно. А рассмеявшийся Палашов спросил:

— Идём домой?

— У тебя на кухне только две табуретки, — возразил страшно смущённый Кирилл.

— У меня ещё стулья есть. Вполне транспортабельные.

— И широкий диван! Но это вы как-нибудь без меня.

Господи, ну кто его за язык-то тянет?

Люба снова посмотрела на него взглядом учительницы, которая недовольна проделками нерадивого ученика, и взяла Палашова за руку.

— Пойдём, Жень. Пусть себе идёт домой этот чумовой парень. Как-нибудь без него обойдёмся.

Палашов освободился от Любы на минуточку, чтобы выполнить ритуал прощания с Кириллом. В него входило крепкое рукопожатие и плотное мужское касание плечом плеча.

— Бывай, брат!

Эти слова, произнесённые товарищем, будто решётку возвели между ним и Любой: как отбить женщину у друга, тем более у брата? А уж у Палашова ему точно не отбить!

Тогда он развернулся и пошёл прочь, твёрдо намереваясь не искать с полюбившейся ему женщиной встреч. Правда, через пару шагов обернулся.

— А я поговорю с вашим начальством!

— Поговорите, поговорите! А то я сама устала уже воздух сотрясать! Вас они точно послушают!

Больше он её не видел, но его сердце вот уже месяц нет да нет жалобно поскуливало.

X

Август 2001 года.

Перед отъездом Палашов успел наспех привести в порядок томик уголовного дела об убийстве Себрова, написать пару запросов участковому на Глухова и Ваню, отдать в суд ходатайство за подписью прокурора о взятии под стражу Тимофея и снять копии с протоколов. С этими копиями следователь и отправился в следственный кабинет СИЗО.

Пустые серые стены, простой стол с металлическими ножками, два деревянных стула с жёсткими сиденьями, стоящие друг напротив друга через стол. Следователь устроился лицом к выходу. Положил папку с документами на стол перед собой, справа от неё — пачку сигарет с зажигалкой. Он предвкушал, кто сейчас предстанет перед ним. Впрочем, фотографии он уже видел. Их надо будет переснимать. Лицо Глухова на них всё изуродовано оплеухами Марьи Антоновны и Захара Платоновича.

Ждать долго не пришлось. Раздумья прервал скрип и лязг замков и дверей. Спустя минуту конвойный, молодой сбитый парень среднего роста, новенький, Палашов видел его впервые, ввёл подследственного и вышел за металлическую дверь. «Вот он какой ты, Глухов!» Опухоль с лица уже сошла, но по щекам и лбу плавно переливались пятна из трёх, если не больше, цветов: синего, коричневого, зелёного, жёлтого. Было своего рода ребусом отыскать на лице подследственного нормального цвета пятнышко. В левом углу губы кровь запеклась крупной болячкой. Тимофей помедлил у порога. Следователь и заключённый смерили друг друга пытливым взглядом. Палашов указал Глухову на стул. Тот прошёл и сел, сохраняя внешнее спокойствие. Следователь подождал. Сталь глаз пронизывала противника, который также изучал его. Убедившись, что Глухов не собирается первым начинать разговор, делать каких-либо заявлений и признаний, не спеша открыл папку и со дна достал чистые листы бумаги, вынул и бросил на них ручку. После этого взял пачку с сигаретами и протянул обвиняемому:

— Курите.

Тимофей тут же воспользовался предложением и закурил, сузив глаза на следователя. Зажигалка отправилась в пачку.