Ванечка и цветы чертополоха

В зеркало заднего вида Евгений заметил, как Юля кокетливо улыбнулась и пожала плечами.

— Я бы на твоём месте не расслаблялся, — шутливо предостерёг он.

— Так она только и делает, что гоняет меня. Где ж тут расслабиться? Юлька у нас теперь полноценный следователь с порядочной раскрываемостью. С тех пор как ты уехал, Лашин сделал ставку на неё и не прогадал. Поначалу он ещё беспокоился, опекал её чрезмерно, к себе постоянно вызывал для советов и науки, но, когда увидел её потенциал, развёрнутый на полную катушку!..

— Да я всегда знал, что Юлька у нас — голова. А с такой мощной поддержкой как ты в авангарде — и подавно. С вашей командой я за Венёв и окрестности спокоен. Вот, Даша, посмотрите, вы едете в одной машине с двумя легендарными личностями.

Юля тихо захихикала.

— Тогда уж с тремя, если быть справедливым, — добавил Виктор. — Ты лучше расскажи нам, что Москва?

— Ну что-что? Стоит. Суетится. Снимаю квартирку на Вельяминовской, метро Семеновская. Пристроился к адвокатам в конторе на проспекте Будённого. Зарплата несравнимо выше, но, сам понимаешь, менее стабильная. Сейчас пытаюсь пацана от двести двадцать восьмой63 отмазать. Да ещё с киношниками связался. Стараюсь из актёров сделать кого-то вроде тебя, Витёк. Сцены рукопашного боя ставим вместе с режиссёром. Но это так, на часок-другой и не каждый день, но всё же тоже доход. Это модная тема сейчас на телевидении — опера́, следователи, бандиты. Нечестные следователи, благородные бандиты, жадные ехидные адвокаты. Слишком долго у нас в стране всё было хорошо. Хотя бандиты не всегда благородные.

— А нам с Юлькой и телевизор посмотреть некогда.

— Да знаю, сам такой же. К тому же им, телевизионщикам, всё равно верить нельзя. Снимают себе в запале своё постановочное видео. Скорей материал! Сенсацию нам! А нового — ничего. Раньше всё якобы хорошо было. Теперь всё якобы плохо. К тому же снимут одно, а потом так всё переиначат, смонтируют и озвучат, что на выходе совсем другое получается.

Даша сидела, затаив дыхание, и слушала их разговор с таким интересом и почтением, словно с нею рядом были три полубога. Заметив её восхищённо-изумлённый взгляд, Палашов сказал:

— Да ладно вам, Даш, дышите как обычно. Мы такие же смертные, как и вы.

Теперь бывший следователь знал, как его легко оказалось заменить. Это смогла сделать хрупкая девчонка, умная, надо добавить. У неё в руках оружие посильнее психологических приёмов, у неё — вот эта хрупкость, плюс ещё ранимость, плюс женское обаяние. Трудно мужику, даже самому конченому, устоять против хрупкости и обаяния. А с женщинами ей поможет взаимопонимание. Да и на обаяние с молодостью они тоже падки. А когда отойдёт хрупкость вместе с молодостью, их заменит терпение и опыт. Одно теперь точно: ни при каких обстоятельствах Юля и Бургасов не станут бить друг другу морды, как делали это Бургасов и Палашов. А если понадобится грубая мужская сила, так в Юлином распоряжении Дымов, который может выбить, что хочешь из кого хочешь, и многие другие мужские силы МВД. Правда, ей придётся побороться ещё с предрассудками. У них, у мужиков, ещё уважение заслужить надо и смочь себе подчинить.

Палашов внезапно осознал, какую чудовищную машину по поимке преступников являют собой эти двое, сидящие, приобнявшись, у него на заднем сиденье. Не понятно только сочетание в этом деле — кровь и Юленька с непереносимостью к ней. Впрочем, разница между живым и мёртвым велика. Смотреть на раны покойного легче, чем на раны живого, если, конечно, нет страха перед покойниками.

Но Дымов не остался в долгу:

— Ты, Жека, пример, как усердного трудолюбивого мужика отрывают везде с руками и ногами. И в Москве, где своего добра хватает, взял да и пристроился.

Кириллу достало сил лазить по мокрым сугробам с Любой на руках. Она выглядела довольной и смотрела на Палашова теми же радостными глазами, что и на остальных друзей. Она светилась и грелась в солнечных лучах обращённых на неё взглядов. Те объятия со всхлипом, коими она наградила его при встрече, были ничем иным, как прощанием. Она простилась с ним окончательно. Смысл этой поездки прояснился для него. По-своему он тоже попрощался с ней. Потом, уже в доме, когда Люба пригласила его на танец явно с одобрения Кира, он вежливо отказался. Вообще настроение у него было не танцевальное, за что он получал негодующие взгляды от женской половины общества — тем явно не хватало ещё одного партнёра по танцам. Пару раз он потоптался под музыку с сестрой Кирилла, буквально насильно выдернувшей его из-за стола. Она почему-то сама вменила себе в обязанность расшевелить его. Но он шевелиться не хотел, пребывая в звериной тоске, когда животное ложится, складывает лапки, кладёт на них голову, лежит так часами, не ест, не пьёт, а только с грустью поглядывает на окружающее. А таковое было шумно, душно, потно. И было ему и впрямь горько. И чтобы ни думали остальные гости, убивался он по другой.