Вангол

Однако Аксенову становилось все хуже. Аргентинские побратимы немецких фашистов в белых халатах свое дело знали хорошо или это сильнейшая простуда и истощение сделали свое дело, но Аксенов умирал, не приходя в сознание. Призванные к нему врачи дали заключение, что он в коме и что его необходимо перевести в госпиталь. Альметьев на это не согласился. Последними словами, обращенными к нему, Аксенов выразил свою волю: «Если что, умирать буду на корабле, среди своих».

— Это бесчеловечно, — перевел слова врача переводчик.

— Это по-флотски, — ответил Альметьев врачу.

Альметьев напрасно ждал начальника порта, чтобы обсудить возможность заправки лодки дизтопливом, не дождался он встречи и с советскими представителями в стране. Ни то ни другое было невыполнимо. При формальном нейтралитете власти страны поддерживали режим нацистской Германии и тесно с ней были связаны, как экономически, так и политически. Все ключевые посты государства были заняты аргентинскими фашистами. В их числе, вероятно, был и начальник порта. Он получил прямое указание от руководства русскую лодку задержать до подхода немецких субмарин для ее захвата. С этой целью к лодке был намертво пришвартован дебаркадер, прижавший ее к причалу. Альметьев заметил неладное, да уже слишком поздно. На дебаркадере была выставлена вооруженная охрана, и пройти на него, даже чтобы навестить своих больных, не позволили. Таким образом, лодка фактически оказалась намертво заблокирована.

— Командир, на пирс прибыла машина с военными, они требуют пустить их на борт.

— Что верхняя вахта?

— Подняли трап и доложили о попытке вторжения. Военные говорят, что они хотят через лодку перейти на дебаркадер.

— Кто у нас на вахте?

— Матрос Кошечкин и лейтенант Матвеев.

— Я сейчас поднимусь наверх, задраить за мной люк, объявить боевую тревогу.

Альметьев поднялся в рубку и увидел, что пока со стороны пирса какие-то военные ведут разговор, похожий на перепалку, с лейтенантом Матвеевым, с кормы дебаркадера на лодку высаживается группа вооруженных моряков. Альметьев выхватил пистолет и выстрелил вверх:

— Стой! Назад!

С пирса и одновременно с кормы дебаркадера сразу раздались выстрелы. Ничем не прикрытые, Матвеев и Кошечкин были расстреляны на месте. По Альметьеву в рубке вели огонь с двух сторон, не давая ему возможности высунуться. Потом огонь был прекращен, и с пирса на плохом русском языке прокричали:

— Сдавайтесь, лодка нейтрализована. Большая часть экипажа у нас в заложниках. Если вы сдадитесь, мы гарантируем всем вам жизнь.

— Кого вы представляете?

— Германские военно-морские силы.

— Мы в порту нейтральной страны, ваши действия преступны.

— Этот причал арендован нами с тридцать седьмого года, поэтому вы де-факто на немецкой территории. Сдавайтесь, вам будет оказана медицинская помощь, вы будете переданы в руки аргентинских властей.

— Ваши требования незаконны, а действия преступны. — Альметьев говорил резко, уверенным тоном.

Условным стуком он попросил открыть люк и, как только крышка поднялась, махнув рукой матросу, чтобы тот быстро спускался вниз, скользнул по трапу следом. Он уже слышал, как загремели коваными каблуками по корпусу бегущие к рубке немцы. Поздно, люки задраены. Несколько ударов прикладами по крышке люка — и все, тишина.

— Всем собраться в центральном, — прозвучала команда по внутренней трансляции лодки.

— Командир, они воздухозаборники перекрыли.

— Ясно. Что еще?

— Больше ничего. Душить будут, сволочи… жаль, не успели воздуха в ВВД качнуть, соляры-то нема, — с огорчением сообщил молоденький матрос.

— Моряки, это немцы, как они здесь оказались, не знаю, но это так. Фашисты, наши враги. Матвеев и Кошечкин убиты у меня на глазах. Они нам теперь предлагают сдаться.

— А ребята, те, что в госпитале?

— Они у аргентинцев, думаю, им ничего не угрожает. Нас восемь человек и командир. Он без сознания, но он жив, и он сказал, что лодку не покинет.

— Мы тоже не покинем, — после некоторой паузы сказал кто-то из матросов.

— Командир, мы можем как-то уйти?

— Какая здесь глубина?

— Парни, мы пришвартованы к пирсу, сами видели как, кроме того, сбоку дебаркадер, тоже намертво пришвартовали. Короче, хода мы не имеем. Воздух нам перекрыли. Через трое-четверо суток начнем задыхаться. Они дождутся, когда мы не сможем сопротивляться, и возьмут корабль. — Альметьев опустил голову.

— Командир, у нас на борту две торпеды.

— Что ж, мужики, решайте: или будем долго помирать, или разом и с музыкой.

— Не мешало бы и этих, да побольше, с собой прихватить. А, командир?

— Что ты предлагаешь?

— А пусть соберутся к нам в гости, а мы и рванем. Веселее как-то будет, да, мужики?

— Помирать — так с музыкой, — храбрились моряки.

— Что ж, думаю, командир бы одобрил наше решение. Прощаться не будем, на том свете свидимся.

— Кто встанет к торпедам?

— Я встану, — ответил гидроакустик Матрешин.

— Зайди ко мне в кубрик, там две гранаты в рундуке.

— Хорошо, командир.