Ваня Датский

Борис Шергин Ваня Датский

Быль архангельская

Рисунки Т. Сергеевой.

Ленинград, «Детская литература». 1991 год.

У Архангельского города, у корабельного пристанища, у лодейного прибежища, не в дни нынешние, а в годы прежние, старые, торговала булками честна вдова Аграфена Ивановна. В летнюю пору судов у пристани- воды не видно; народу по берегам — что ягоды морошки по белому мху; торговок-пирожниц, бражниц, квасниц — будто звезд на небе. И что тут у баб разговору, что болтовни! А честну вдову Аграфену всех слышней. Она со всем рынком сразу говорит, переговаривается, перешучивается, пересмеивается. Не зря ведь про таких народом замечено: «Губки — фарафорочки, а язычок — болтун». Но Аграфена не только по-нашему и по-аглицки умела любому пришлому мистеру ответ дать, а коли надо — похвалить и осадить.

Дивились люди кругом:

— Ты, Ивановна, спишь ли когда? Утром рано и вечером поздно одну тебя и слыхать!

— Э-э, милые! — отвечала Аграфена. — Старые будем — намолчимся, а придёт срок — помрём, тогда и выспимся. У меня ж забота одна: я тружусь, детище своё, сыночка, воспитываю!

И правда, был у Аграфены единственный сын Иванушко. И его все знали, все любили. Не только своя Русь, но и гости заморские. Ещё бы! Не поспеет иное судёнышко, норвежское или английское, или ещё какое, якорь кинуть, а Иванушко тут как тут. Спрашивает: «Поздорову ли шли? Ветер попутен ли был? Может, чего нужно помочь, принести?..» заморские-то моряки улыбаются, его угощают солёными бишками, по-нашему, бисквитами, рассказывают про моря, океаны, заморские страны.

А Иванушко слушает не наслушается: глаза звёздочками горят-светятся, а в груди дыхание перехватывает — вот бы повидать! Вот бы побывать за морями, за долами, в дальних странах!

Потерял покой Иванушко: море ему снится, волна высокая, зелёная мерещится, чуден берег перед глазами стоит.

Не стерпел Иванушко, пусть не время, пусть рано, пришёл к матери, запросился в море.

— Что ты, сыночек, — Аграфена Ивановна ему сказала. — Ты ещё мал. Погодить надо! — А у самой — сердце зашлось: мало того, что сын маленький, так ведь единственный!

Отошёл Иванушко, ничего не сказал. А думка из головы не уходит, мечта сердца не покидает.

Подождал год. А что год? Ему по-прежнему море снится, волна высокая, зелёная мерещится, солёный воздух ноздри щекочет, чуден берег перед глазами стоит.

Подождал год, другой. Не стерпел Иванушко, приступил к матери вплотную:

— Как хочешь, маменька, а благослови в море идти!

Заплакала Аграфена, застонала, как медведица:

— Сыночек мой единственный! Отца твоего у меня море взяло: утонул он с кораблём вместе! Сына — не отдам!

Отошёл Иванушко. Перечить не стал. А про себя подумал: «Коли так, я без благословения убегу!»

Эх, Иванушко, Иванушко, по летам ты молод, по характеру — крут! Не подумал ты о своей матушке, о единственной, о кормилице, о кровиночке, о той, кто любит тебя.

Ну, иной шаг — шаг, а другой — судьба. Присмотрел Ваня корабль датский, покамест тот у выгрузки-погрузке стоял. Заявился к капитану.

— Кэптэн, тэйк эброд! — сказал, а по-русски это значит: «Возьмите меня с собой!»

И надо же, в то плавание, в ту пору не хватало капитану матросов. Да к тому же бойкий паренёк, Ваня, ему понравился. Капитан и скажи:

— Хайд ин зи трум! («Прячься в трюм!»)

Ваня и спрятался в трюме: среди бочек и мешков. Там его разве найдёшь, увидишь?

Покуда из Архангельска не ушли, родной берег из виду не скрылся, Ваня в трюме затаившись сидел.

Так и уплыл Аграфенин сын за море.

Аграфена не удивилась, что сын не пришёл ночевать. Не очень и вторую ночь беспокоилась: «На озёрах с ребятами, поди, рыбу ловит».

А потом?.. Потом горько плакала, на весь рынок голосила:

— Дитятко Иванушко! Ушёл ты за море на поездочку, а судьба решит: не на всю ли жизнь ты ушёл, уплыл.

И не было об Аграфенином сыне слуху двадцать лет…

Нету горше слёз материнских. Нет причитания жалобнее вдовьего. По утренним зорям Аграфена выходила на морской бережок и плакала:

Гусем бы я была, гагарой,
Все бы моря облетела,
Морские пути оглядела,
Детище своё отыскала.

Зайкой бы я была, лисичкой,

Все бы города обскакала;
Кажду бы дверь отворила,
В каждо бы оконце заглянула,
Всех бы про Иванушку спросила.

А Иванушко — такая ему судьба выпала — за эти годы десять раз сходил кругом света, а к родному берегу — вот незадача! — не пришлось!

В Дании, в дальней стороне, в чужой земле, была у него жена и трое сыновей. Ребята просили у отца сказок. Вспомнил он материнские песни-былины. Видно, скопились старухины слёзы в перелётную тучку и упали дождём на сыновнее сердце. Рассказывал Ваня детям свои сказки, а сам в то время будто материн голос слышал.

Тут по весне напала на Ваню печаль необычная. Идёт Иванушко по набережной и видит: грузится корабль.

Спрашивает:

— Куда походите?