Ваниль и карамель

На улице дышалось лучше. Асфальт у подъезда был забросан мусором — бумажки от конфет, окурки, пожухлые листья. На клумбах сиреневым и розовым пестрели сентябрины, ветер колыхал огромные головки астр. В детстве, помню, были обычные, розовые и белые. И на первое сентября в школу я несла огромный, в пол моего роста букет, окруженная его сладковатым, немного терпким запахом.

Теперь вывели много новых сортов — голубые и малиновые, бордовые и лимонные, с набитыми, пышными бутонами, они ярким пятном выделялись на серой клумбе.

Я присела на лавочку, сумку поставила рядом и закрыла лицо руками. Плакать не хотелось, но глаза жгло, и они слезились сами. Ныло под лопатками, а амулет, который у меня так и не хватило духа снять, привычно жег кожу на груди. Инстинктивно нащупала его и сжала в ладони. Словно частичка Эрика была со мной. Того Эрика, который не говорил мне ужасных слов…

— Совсем плохо?

Я вздрогнула и подняла голову. Влад сидел рядом и смотрел прямо перед собой, вид у него при этом был умиротворенный и безмятежный, словно ему только что не сообщили о проблемах друга. И словно мои его тоже мало волновали.

— Справлюсь, — огрызнулась я и тоже отвернулась. Не знаю, почему я на него злилась. То ли из-за того, что он так спокоен, то ли на уровне рефлексов. А может, мне просто было плохо, и держать это внутри оказалось невыносимо. — Мирославу помоги.

— Помогу, — кивнул и посмотрел на меня лукаво. — Но сначала тебе.

— Думаю, не стоит, — промямлила я.

— Ошибаешься, очень даже стоит. А я вовремя — гляди, кто к нам пришел!

Влад указал рукой в направлении стоянки для машин, где в вальяжной, расслабленной позе стоял Гектор. В сером костюме, лоснящемся на солнце. Волосы с проседью переливаются. И рваный шрам на шее — словно сигнал к бегству.

— Пойду, поздороваюсь, — как ни в чем не бывало, весело подмигнул Влад и встал.

— Нет, не смей! — прошипела я, а потом пропал голос. Его словно и не было никогда, а я не умела говорить. Только рот открывала и хватала губами воздух — вязкий, терпкий, словно пропитавшийся ароматом тех самых астр. И встать тоже не могла — прилипла к лавочке пятой точкой, а ноги налились свинцом. Голова вдруг стала тяжелой, перед глазами поплыли багровые круги, а в сознании возник насмешливый голос Гектора:

— Теперь ты полностью подконтрольна. Смотри, что я умею. Смотри и помни: я могу сделать с тобой все, что угодно. С тобой и с ним. Он-то не невинная овечка.

Влад не был. И считал ясновидцев кормом, созданным специально для того, чтобы мы жили. Он всегда относился к ним потребительски — этот чудовищный, упрямый, жестокий и такой невозможный эгоист. Эгоист, который находится у порога к гибели. И делает к нему шаг…

В ушах шумело, и я почти ничего не слышала, только смотрела. Со стороны все казалось естественным — два взрослых мужчины встретились и пожимают друг другу руки. На лицах легкие улыбки, словно они рады встретиться вот тут, в обычном дворе липецкой новостройки, обсудить дела или общих знакомых, поинтересоваться состоянием здоровья или просто выпить кофе в ближайшей кофейне.

Видимость иногда обманчива…

Гектор вздрогнул, пошатнулся и, разорвав рукопожатие, судорожно коснулся виска. Шум в ушах мгновенно прекратился, тяжесть ушла из тела, в глазах прояснилось. Я тут же вскочила на ноги и кинулась к ним, но поздно. Словно в замедленной съемке наблюдала, как сильный, непобедимый ясновидец опускается на колени, прямо на пыльный, забросанный мусором асфальт.

— Ты — лишь еда, — злорадно сказал Влад и склонился к нему. Я схватила его за руку и попыталась оттащить, но это было все равно, что пытаться сдвинуть с места каменную глыбу весом с тонну. Ясновидец тяжело дышал, и Влад добавил, словно добивая: — Еда. Не забывай!

Гектор поднял голову. Медленно, словно ему тяжело было шевелиться. Взгляд затуманился — то ли болью, то ли временным безумием. Вот так рождается вражда. Впервые родилась в древнем скандинавском лесу, где Херсир и Гарди не поделили девушку. Где один посчитал себя лучше другого. Выше. Сильнее. Влиятельней.

Гектор улыбнулся. Слабо, едва-едва, словно ему тяжело было — не то, что улыбаться — дышать.

— Сделано, — прохрипел он, и от слова этого — ледяного, фатального — у меня внутри все замерло. Даже сердце, казалось, перестало биться. В горле пересохло от страха, а во рту ощущался вкус тех самых треклятых астр. Странно, ведь я никогда не пробовали ни лепесточка, но почему-то была уверена, что именно такие они на вкус. Горькие, как поражение…

Влада качнуло в сторону. В мою сторону, к слову, и он всем своим весом на меня беззастенчиво облокотился, и я изо всех сил постаралась его удержать. Обняла и уперлась кроссовками в асфальт. Смотрела на Гектора и только на него. А он смотрел на меня, и больше не улыбался. Бессмысленность из глаз исчезла, остался лишь холодный расчет. Ясновидец встал и брезгливо отряхнул штаны.

— И что теперь? Убьешь его мне назло? — резко спросила я. — Меня-то убить не можешь.

— Могу, — спокойно ответил он. — Но не буду. Ты — залог счастья Лидии.