Ванина Ванини

Миссирилли согласился. Они вышли пешком из города; неподалеку от заставы Ванину поджидала карета, где сидела ее компаньонка, молчаливая и щедро оплачиваемая наперсница. По приезде в Сан-Николó Ванина, в смятении от своего чудовищного поступка, с нежностью льнула к Пьетро. Но когда она говорила ему слова любви, ей казалось, что она разыгрывает комедию. Накануне, совершая предательство, она забыла об угрызениях совести. Обнимая возлюбленного, она думала: «Стоит теперь кому-нибудь сказать Пьетро одно слово, одно только слово, — и он навеки возненавидит меня».

Глубокой ночью в спальню вошел один из слуг Ванины. Человек этот был карбонарий, о чем она и не подозревала. Значит, у Миссирилли были тайны от нее даже в этом? Она содрогнулась. Слуга пришел предупредить Миссирилли, что в эту ночь в Форли оцепили дома девятнадцати карбонариев, а их самих арестовали, когда они возвращались с собрания венты. На них напали врасплох, но все же девяти карбонариям удалось бежать. Десять остальных карабинеры отвели в крепость. Войдя на тюремный двор, один из арестованных бросился в глубокий колодец и разбился насмерть. Ванина переменилась в лице; к счастью для нее, Пьетро этого не заметил: он мог бы прочесть в ее глазах совершенное ею преступление...

— Солдаты гарнизона, — добавил слуга, — оцепили уже все улицы в Форли. Они стоят так близко друг от друга, что могут переговариваться. Жителям разрешают переходить через улицу только в том месте, где стоит офицер.

Когда слуга вышел, Пьетро задумался.

— Сейчас ничего нельзя сделать, — сказал он наконец.

Ванина была ни жива ни мертва; она вздрагивала от каждого взгляда возлюбленного.

— Что с вами, Ванина? Вы какая-то странная сегодня, — сказал он.

Потом стал думать о другом и отвел от нее взгляд. Днем она осмелилась сказать ему:

— Вот еще одна вента раскрыта. Мне думается, вы некоторое время будете жить спокойно.

— Очень спокойно, — промолвил Миссирилли с усмешкой, от которой она затрепетала.

Ванина решила отправиться в деревню Сан-Николó к священнику, состоявшему, возможно, шпионом иезуитов. К обеду, в семь часов, она вернулась и увидела, что комната, где она спрятала возлюбленного, опустела. Не помня себя, она бросилась искать его по всему дому, но нигде не нашла. В полном отчаянии она вернулась в комнату и только тогда заметила на столе записку. Она прочла:

«Я ухожу, чтобы отдать себя в руки легата. Я потерял веру в успех нашего дела: само небо против нас. Кто нас выдал? Должно быть, тот негодяй, который бросился в колодец. Жизнь моя теперь не нужна несчастной Италии, и я не хочу, чтобы товарищи, видя, что только одного меня не арестовали, могли подумать, будто я их предал. Прощайте! Если вы любите меня, приложите все силы, чтобы отомстить за нас. Покарайте, уничтожьте подлого предателя, будь это даже мой отец!»

Ванина упала на стул почти в беспамятстве, терзаясь жестокой мукой. Она не могла произнести ни слова, не уронила ни одной слезы; глаза ее горели.

Наконец она бросилась на колени.

— Боже великий! — воскликнула она. — Прими мой обет! Да, я покараю подлого предателя! Но помоги мне сначала вернуть свободу Пьетро.

Час спустя она уже ехала в Рим. Отец давно торопил ее вернуться. В отсутствие дочери он обещал ее руку князю Ливио Савелли. Как только Ванина приехала, отец боязливо заговорил с ней об этом. К великому его удивлению, она сразу согласилась. В тот же вечер в гостиной графини Вителлески отец почти официально представил ей дона Ливио как жениха; она долго беседовала с ним. Молодой князь был образцом элегантности, держал великолепных лошадей, в обществе его считали весьма остроумным, но очень ветреным; он не мог возбуждать никаких подозрений у правительства. Ванина решила, что, вскружив ему голову, она сделает его исполнителем ее планов. Она рассчитывала, что шпионы не осмелятся следить за племянником монсиньора Савелли-Катанцара, римского губернатора и министра полиции.

В течение нескольких дней она дарила благосклонным вниманием любезного дона Ливио, а затем объявила ему, что никогда не будет его женой: по ее мнению, у него слишком легкомысленный ум.

— Не будь вы ребенком, — сказала она, — подчиненные вашего дядюшки не имели бы от вас тайн. Например, что собираются сделать с теми карбонариями, которых недавно арестовали в Форли.

Через два дня Ливио пришел сообщить ей, что все арестованные в Форли карбонарии бежали.

С презрительной и горькой улыбкой она остановила на нем взгляд своих огромных черных глаз и за весь вечер не удостоила его ни одним словом.

Через день дон Ливио, краснея, признался ей, что его обманули.