Vanitas

Ванитас шумно выдохнул, и, показалось, из носа его вырвались клубы горячего дыма, хотя в шатре было тепло.

«Либо вы со мной, либо против меня, — объявил он, отворачиваясь к выходу. — Решайтесь. Я дам вам время. Моя армия завтра в полдень пройдёт по этим землям, и в нашу новую встречу я желаю услышать положительный ответ».

И он ушёл со своими громилами.

И вернулся в назначенный час.

Только Люции в тот день не оказалось на стоянке каравана.

А когда она пришла…

Обожжённые тела.

Кровь.

Пепелище.

Ужас.

И маленькая девочка, цепляясь пальцами за сажу и грязный снег, кусая губы до крови и захлёбываясь в рыданиях, поклялась отомстить.

Каково же было её изумление, когда она, волей забытых богов (не иначе!), через несколько лет скитаний по — теперь уже — империи Ригель попала в вожделенный столичный замок в Полярисе. И в замке том, чуть позже, сам Магнус определил её во Двор к своему сыночку. Во Двор изучающий и практикующий «Танец меча».

«Танец» её истреблённого клана!

И обучал придворных Далеона и самого принца… кузнец. Не фарси. Не террин и не полукровка. Простой смертный, который долгие годы путешествовал с прорицателями и ковал для них оружие.

Его обучили «танцу». У фарси принято обучать ему новых членов клана, если они того желают и разделяют их миролюбивые убеждения.

Бернар Шоу желал и разделял. И когда смерть в лице Магнуса нагрянула в их поселение, Бернара не убили только потому, что он — человек, талантливый кузнец и последний, кто владел тайным боевым искусством фарси не будучи им.

Магнус предпочёл истребить весь вид терринов-прорицателей, но не смертоносный «Танец меча».

Ужасное существо. Кровожадное.

Однажды Люция положит ему конец.

Интересно, как исказиться лицо Магнуса, когда он узнает, что пригрел под боком ненавистного врага? Дал кров, обучил наукам, выучил терринской жестокости и сам позволил последней фарси практиковать боевое мастерство её клана.

Он пожалеет о каждом миге.

Он пожалеет о своём опрометчивом поступке.

— Ты сдохнешь, Магнус Ванитас, — прошипела Люц и одним яростным ударом тонкого меча срубила соломенному манекену голову.

Бошка глухо ударилась оземь, просыпала песок. Ветер зашелестел в траве и кронах, где-то вспорхнули ночные птицы. Люция отбросила со лба взмокшие пряди и посмотрела в глубокое тёмное небо, усыпанное яркими звездами.

Говорят, они — души предков. И все смертные и бессмертные однажды пополнят их небесные ряды. И будут наблюдают с вышины за бренным миром.

Однажды и Люция явится в небесные чертоги. Однажды встретит вновь всех погибших знакомых, друзей, близких, увидит их гордые и благодарные улыбки.

Ведь она — Сальватор[1]. И обязательно уничтожит главное зло.

[1] Пер. с лат. — спаситель.

Глава 3. Причина ненависти

Далеон очнулся резко и сел в кровати.

Сердце колотилось, как бешенное, спину холодил пот, длинная ночная рубашка неприятно облепила тело. Его пробудил очередной кошмар, но на удивление, принц не помнил деталей. И даже порадовался. Возможно, микс снотворных лекарств и алкоголя не так безнадёжен.

За окном ещё стояла мутная, туманная ночь, ни зги не видно. Чёрная бездна. Кажется, оттуда в любой момент протянет щупальца какой-нибудь монстр и прилипнет присосками прямо к хрустальным витражам.

Далеон читал о таких тварях — они водились в морских пучинах. Давно, очень-очень давно, ещё во времена Духов, и практически не уступали им в силе.

Принц мотнул головой, прогоняя жуткие образы, явно навеянные кошмаром, и встал с громадной кровати.

Он всегда становится таким чувствительным и впечатлительным, после этих идиотских снов, а самое скверное — поделать ничего не мог. Слишком они бьют по нервам, слишком они яркие, слишком… Всё это слишком для него!

Столько лет каждоночной борьбы с кошмарами… любого вымотают. Даже сына всемогущего Магнуса Ванитаса.

Война не может длиться вечно — это знает каждый образованный террин — и однажды один из бастионов падёт: просто силы армий закончатся. И Далеон очень надеется пережить этот момент и выйти победителем. Однако… разве можно победить себя?

Он сдернул мокрую рубаху, небрежно бросил на спинку стула и, как остался нагишом, подошёл к круглому столику у окна, где всегда припасён графин с вожделенной влагой. Снял хрустальную заглушку и плеснул тёмно-фиолетового вина в любимый серебряный кубок.

Хотел приоткрыть сворку окна, чтоб впустить ночной прохлады в затхлые покои, но передумал. Туманная чернота настораживала. Глупый страх, детский, навязанный бурной фантазией. Но под ложечкой неприятно сосало, и какое-то шестое чувство свербело изнутри: «Не лезь».

И Далеон впервые не полез, хотя всегда стремился идти наперекор страху. Чтобы вытравить его. Чтобы избавиться от слабости. Чтобы всё тайное сделать явным. Так Кейран его приучил.