Vanitas

Яростно утерев слезы испачканной сажей и кровью ладошкой, Люц вгляделась в золотистый ободок и прочитала плывущие буквы:

— Моей… дорогой Астрид… — шмыгнула носом, — самой красивой пташке… поднебесья.

Рыдания взорвались с новой силой. Слезы вперемешку с соплями бежали по щекам. Люц задыхалась в судорожных всхлипах, но ещё не теряла надежды. До синяков, до вскриков, щипала себя за запястья, шею, бедра — куда придётся, лишь бы проснуться. Очнуться.

И не могла.

Это не сон.

Люц начала остервенело откапывать маму, выходило плохо, почти никак. Но в какой-то момент ей удалось перехватить остывшую руку Астрид поудобнее и со всех скудных силенок потянуть и… выдернуть плечо да… череп.

Он выкатился под ноги. Пустые глазницы в сукровице. Острые обнаженные зубы. Куски серебристого скальпа над виском.

Люция взвыла раненым зверем на одной надрывной ноте и упала на спину, с оторванной рукой в обнимку.

Она корчилась на черной земле, блевала, обливалась слезами и выла, выла, выла.

Боль рвала душу в клочья, прокручивала в жерновах, выжигала каленым железом. Люц загибалась изнутри, как скукоживается и мертвеет в огне растение, и так хотела жить, но словно какое-то неведомое чудовище сжало её цепкой лапой и насильно удерживало в этом пекле, желая помучить и убить.

Люц металась по жёсткой земле, обламывая ногти об грунт и камни. Ей словно выкручивали кишки и наживую вырезали сердце.

Она не знала, сколько длилась её агония, просто в какой-то момент осознала, что лежит без сил и смотрит на обугленные, изуродованные тела под слоем копоти и инея. Внутри — тянущая пустота, на языке — привкус соли и пепла.

С неба сыплет снег.

Люц умерла в тот день. Вместе со всеми.

И, размышляя над случившимся с кланом, возродилась вновь, с новой целью в жизни.

Она вспомнила внушительного, пугающего террина с белыми волосами и жуткими алыми глазами. Вспомнила его предложение матушке и всему племени. Её отказ, его мрачное предостережение.

И зверская гримаса исказила детское лицо. Яростная, лютая ненависть и злоба вспыхнули в мёртвой душе от осознания: мужчина выполнил угрозу. Пришел со своей армией. Убил всех. Стариков, женщин и детей.

Истребил весь клан.

Сила напитала жилы, магия заструилась по венам, воздух вокруг Люции затрещал от напряжения.

Она впервые ощущала в себе такую мощь, впервые почувствовала, что наследие терринов в ней есть. И, на удивление, знала, что делать сейчас.

Словно сами Древние Духи направляли её в тот момент.

Дрожащей рукой Люция сорвала с воротника тулупа фибулу, откинула ткань, чтоб добраться до обнаженной кожи.

Холод укусил грудь, Люц стиснула зубы. Пальцы легли над сердцем, источая голубоватый свет, и прочертили под ключицей крестик. Он горел звездой и пульсировал, как живой.

— Клянусь, — дрожа от ярости и полыхая синими очами, процедила Люция. — Я отомщу за вас Магнусу Ванитасу!

Крест ослепительно вспыхнул, принимая клятву, и впитался в кожу, кости, магию.

* * *

Остаток дня Люция потратила на то, чтоб завершить дело убийц и сжечь тела товарищей. С силу своих крохотных возможностей она не могла подарить им достойное погребение в земле. Только общий костер, в общей могиле.

Оставить их как есть Люц тоже не могла, даже мысли не допускала: звери сбегутся со всего леса на запах гниения и устроят пир, окончательно осквернив останки фарси и память о них.

Только на рассвете, когда костёр в котловане прогорел, оставив после себя лишь тлеющие угли, она собрала в наплечную сумку, всё полезное, что смогла найти на разграбленных развалинах: закоптелый кинжал, плотная ткань, мелкие монеты, кое-какие уцелевшие припасы, мамино колечко (повязала на шею, на пеньковую верёвку) — и отправилась в путь.

Ни разу не обернувшись.

Странствие её было долгим и тернистым, пролегало по звериным тропам, потому что на главных дорогах обитали разбойники, и по мелким деревням.

С людьми Люция старалась знаться по минимуму: только на рынках при покупке еды или обмене ценностей на деньги.

Она ведала из рассказов товарищей — существа бывают разными и не все из них добрые.

Тем более, в ней могли узнать полукровку и навредить — всё же внешность приметная и яркая, а полукровок не жалуют ни террины, ни уж тем более люди.

Её могли поймать и продать в рабство. Что может необученный магии девятилетний ребёнок противопоставить жадности и гневу взрослых? Ничего.

Вот она и не нарывалась, старалась быть тихой и юркой как мышка.

Люц также опасалась, что Магнус может знать о ней, и попытается убить, довершить истребление, ведь в начале пути она пыталась исподтишка выспросить торговцев и трактирщиков о фарси: не проходили ли они мимо, не засветились ли где своими ярмарками и представлениями?

Она хотела присоединиться к ним, предупредить о деймоне и, возможно, найти союзников в своей мести. Но слухи, что доходили до неё, не радовали:

Магнус Ванитас всем встречным фарси (да и не только им) предлагал присоединиться к его войску, получал неизменный отказ и безжалостно уничтожал всех в племени.