Ванька 8

Прибывший был полной противоположностью первому представителю Временного правительства. Высокий. Худой. Серый костюм – изрядно поношен. На голове – кепка. Никаких тростей с серебряными набалдашниками…

- Едва ли нас домой отправят, - Рязанцев, оказывается, разделял моё мнение.

- Едва ли… - кивнул ему я. – Но, послушаем, коли уж пришли.

Рапп, такова была фамилия стоявшего сейчас на трибуне, начал сразу с обвинений.

- Нежелание воевать на французском фронте – это предательство, бунт. С такими частями Временное правительство поступает как с изменниками родины…

В солдатских рядах началось шевеление, люди друг к другу поворачивались, матерочки посыпались…

- Подобные части разоружают и посылают на принудительные работы, как недостойные носить оружие…

Не такое думали солдаты услышать. Совсем не такое.

- Это изменники, а не революционные солдаты…

В солдатских рядах уже переговаривались в полный голос, несколько раз свистнули.

- Что я и говорил, Иван Иванович… - бригадный интендант поправил фуражку.

- Да, Никифор Федорович, не того солдаты ждали…

Между тем Рапп закончил своё выступление. Его место занял председатель солдатского комитета.

– Не того мы хотели… Ваше Временное правительство продолжает вести царскую политику и проповедует войну до победного конца. Мы воевать не будем! Не хотим защищать интересы помещиков и капиталистов, и их правительство! Довольно проливать кровь!

- Правильно! Правильно! Правильно!!!

Это уже неслось из солдатских рядов.

- Домой отправляйте!

- Домой!

- В Россию!

Глоба, так звали теперь занимавшего трибуну, поднял руку.

- Я предлагаю обязать представителя Временного правительства добиться от французского правительства немедленной отправки русских войск на родину. Второе - поручить господину Раппу от имени всей бригады заявить французскому правительству, что русские войска категорически отказываются идти на фронт, и заявить также, что оружие, залитое нашей кровью под Бремоном и Курси и окупленное смертью наших братьев в бою, мы не сдадим, а вернемся с ним в Россию.

Сказанное было поддержано одобрительным гулом.

Представитель Временного правительства пытался ещё что-то сказать, но его никто не слушал.

Рота за ротой начали уходить с плаца. Через несколько минут там не осталось ни одного солдата, только офицеры стояли у трибуны.

Ещё через три дня опять собрали всю бригаду.

Генерал-майор Занкевич на этот раз был краток и решителен.

– Солдаты! Сегодня утром мною был получен приказ за подписью главковерха Александра Федоровича Керенского. Временное правительство приказывает всем штаб- и обер-офицерам бригады, всему низшему командному составу и всем её солдатам безоговорочно подчиняться всем моим распоряжениям, как представителя русских войск во Франции. Все офицеры и солдаты, которые выполнят мои распоряжения, будут считаться верными Временному правительству. Все остальные немедленно признаются бунтовщиками и изменниками. На основании этого приказа я предлагаю: в двадцать четыре часа всем войскам, верным Временному правительству, оставить лагерь Ля-Куртин и выступить во вновь назначенный для русских войск лагерь Фельтен, в двадцати километрах от Ля-Куртина. Все, кто после указанного мною срока останется в Ля-Куртине, будут объявлены вне закона. Никаких разговоров по этому приказу я открывать не разрешаю. В вашем распоряжении двадцать четыре часа, и каждому предоставляется право самостоятельно решить - или подчиниться приказу главковерха или остаться здесь. Командиры отвечают за вывод своих частей...

Сказав это, Занкевич сошел с трибуны, сел в свою машину и уехал.

- Иван Иванович, что-то теперь и будет? – Рязанцев вопросительно посмотрел на меня.

- Думаю, Никифор Федорович, что ничего хорошего…

Глава 28

Глава 28 Кто в Фельтен, а кто и остался

Вот и ещё один день прошёл…

Когда я с плаца в лазарет вернулся, меня там ожидал пациент.

Прапорщик. Фамилия у него ещё такая интересная – Окаевский. Почему я фамилию прапорщика запомнил? Земляк он Василия Сабанцева. Нашего знаменитого великана-знаменщика. Василий – вятский, и прапорщик – вятский. По Василию я его фамилию и запомнил.

Кстати, сам Василий у дверей в лазарет стоял, когда я в него входил. С ноги на ногу переминался. Я ещё подумал, что он тут делает? Заболел старший унтер? Сейчас мне понятно стало – земляка он сюда проводил. Беспокоится. Ну, это – понятное дело. На чужбине, земляк – как близкий родственник.

- Что с Вами случилось? – задал я вопрос офицеру.

- Плохо что-то мне доктор… В горле всё заложило, кашляю.

На дворе лето, а у него горло заложило… Кашляет ещё. Ну, сейчас посмотрим земляка знаменщика…

Так, на испанку не похоже. Это – главное. Ну, а горло я ему сейчас полечу…

С Окаевским я долго не задержался и к себе в казарму пошёл.

Солдаты не спали, хотя – пора уже. Туда-сюда бродили, группами собирались, что-то между собой обсуждали.

В бараке офицерского собрания все окна горели. Гадать не надо – там опять совещались.