Ванька-ротный

Но вернёмся к кухне. Два немца копошились возле неё, когда мы открыли беспорядочную стрельбу. Один из них толстый, видно сам повар, стоял к нам спиной, заложив руки за спину. Другой немец потоньше, дежурный солдат по кухне, клал в топку дрова. Когда эти двое услышали выстрелы, обернулись назад и увидели нас, они завертелись на месте. Повар схватил вожжи и кнут и стал нахлестывать лошадей, но кованные колеса тяжёлой кухни не сдвинулись с места. Лошади дёргали, приседали на месте, храпели, били ногами, а подложенные под колеса два толстых полена примёрзли к дороге и не давали кухне тронуться с места. Сами колеса, как выяснилось потом, были затянуты тормозными колодками, а поленья облиты водой.

Беспорядочные выстрелы подхлестнули кухонных работяг. Толстый немец закричал на тощего. Тот схватил топор и перерубил постромки. Толстый прыгнул на хребет лошади, дернул их за поводья и лошади рывком рванулись вперёд. А тот с топором обезумел от страха, что его бросил толстый, остался стоять как истукан. Видя бегущих к нему русских, он бросил топор и пустился бегом по дороге. Впереди по дороге, набирая скорость, верхом на «Першеронах», удирал галопом повар, а сзади, вскидывая высоко вверх коленками, бежал вдогонку тощий немец.

Когда наши солдаты подбежали к кухне, немцы уже были от нас далеко. Да и не убегающие немцы наших солдат интересовали. Повар нахлёстывал лошадей, тощий, махая руками, что-то кричал вдогонку ему.

Дорога, по которой драпали немцы, всё время поднималась по склону вверх. Господствующая высота хорошо просматривалась вместе с дорогой до самой деревни. Деревня стояла высоко на бугре. По карте она значилась «Чуприяново». Отсюда, наверное и произошло название станции — Чуприяновка.

Кухня, отбитая у немцев, была для солдат самым дорогим и ценным трофеем. Танки в сарае, снаряды в снегу, пленные немцы — шли нашему полковому начальству, для получения орденов и составления боевых отчётов.

Как вы думаете, перепадёт командиру полка, если он доложит в дивизию, что он [захватил] взял два исправных танка и десяток немцев в придачу? Такой доклад чего-то стоит!

Танки и пленные шли для отчёта в верха, а кухня, с мясным запахом, немецкой анисовой водкой и вишнёвым компотом без косточек, была, так сказать, божественной наградой для наших солдат за холод и голод, за нечеловеческие страдания и муки.

Я велел ординарцу вынуть из кухни металлический бачок с тридцатиградусной анисовой и никому сверх положенной нормы её не давать.

— Ни грамма, ни капли! Понял? Макароны с мясом и вишнёвым компотом пусть от живота едят! А к водке за сто шагов никого не подпускай!

— Вот дела! — потешились на кухне солдатики. — Дай Бог! Отведём душу теперь! Это видно сам Создатель сжалился над нами?

В деревянном здании станции, где сейчас находится касса, зал ожидания, служебная диспетчерская, и где сейчас живёт Серафима Петровна Ефимова[93] со своей семьей, со времен войны мало что изменилось.

При немцах в здании станции была конюшня. Когда мы взяли станцию, постоя лошадей здесь уже не было. На полу лежал застывший навоз. Окна и двери были сорваны. Ветер гулял в доме насквозь.

Жилыми и тёплыми оказались два дома, с крыш которых стреляли немцы. Они стояли ближе к переезду. Здесь, в этих рубленых домах, располагалась немецкая санчасть и стояли зубные кресла.

В одном доме стояли два белых кресла с бурмашинами и со стеклянными шкафами, с лекарствами и инструментом. В другом доме, по-видимому, жил врач и санитар. В обоих домах было чисто, светло и жарко натоплено. Солдаты заходили с мороза погреться, и каждый своим долгом считал непременно посидеть в зубном белом кресле перед сном.

Солдат удобно садился, клал голову на подставки и руки на подлокотники и обстоятельно рассказывал, как однажды ему в молодости сверлили зуб. Он лез грязным пальцем к себе в рот, нащупывал старую пломбу и тыкал в неё, показывая солдатам, при этом выл, скривив рожу, вроде от боли.

Другой садился и показывал пальцем в пустое место в десне. Вот мол откуда ему вырвали зуб. Вот на таком кресле сидел тогда.

— Хотел золотую коронку вот сюда на передний поставить, да война помешала!

— Завтра тебе немец свинцовую пломбу поставит!

— Ты нам зубы не заговаривай! Посидел и совесть надо иметь!

— Дай другому посидеть! Здесь портянки перевздеть удобно!

— Посидел в мягком кресле и давай слазь! Ты ещё вшей здесь начнёшь давить бурмашиной!

— Я никогда, братцы, зубы не сверлил. У нас этого безобразия не было!

— А как же быть, когда зуб болит?

— Привяжешь его суровой ниткой за дверную ручку и ждёшь, когда кто пойдёт и снаружи за дверь дёрнет! Дёрнут за ручку и зуб на полу!

— Ну-ка подержи винтовку! Я сяду примеряюсь в кресле! А то убьют и никогда не сидел!

Солдат садится в кресло, кладёт голову на подзатыльники, руки опускает на подлокотники и с грустью смотрит на замысловатую бурмашину.

Ведь кто-то и доживёт! Сядет вот так! Сверлить ему будут!

— Нам с тобой, браток, помечтать только можно маленько!

Буровой станок с ножным приводом поблескивает перед ним.