Ванька-ротный

— У этих немцев всё не как у людей! У самой передовой и пожалуйте — зубной доктор ставит пломбы!

Я вышел на воздух, а разговор в доме продолжался.

— Упустить такую пару лошадей! — вспомнил я перестрелку у кухни. — В общем, шуму наделали много, а попаданий ни одного! Ни дохлой лошади, ни одного убитого немца!

Когда я подошёл к кухне, здесь крутились любители по третьему разу поесть. Кухня стояла у поворота дороги, у песчаного обрыва. Сюда из небольшого овражка вела узкая снежная тропинка. По тропинке из покосившейся темной баньки навстречу мне шла пожилая женщина, малец лет двенадцати и маленькая светловолосая девочка.

— Милые, родные! — сказала женщина, подойдя ближе.

— Наши пришли! — обратилась она к детям.

Дети стояли, смотрели на нас и молчали. Женщина подошла ко мне, обняла меня и заплакала. Потом она долго стояла, смотрела на наших солдат. А солдаты взглянули раз на неё и опять стали толкаться у кухни.

— Вы откуда будете? — спросил я её.

— Девочка местная.[94] А я с мальцом из Калинина. Есть нечего. Вот я и прислуживала здесь у врача. Полы мыла. А жили мы с мальчиком вон в той бане. Девочка приходила к нам, вот как сейчас.

— Накорми женщину и детей! — сказал я Сенину и пошёл к домам, где сидел Черняев.

Когда пятая рота выбила немцев со станции, четвёртую отвели на тропу, по которой мы пересекали полотно железной дороги. Один взвод оставили на полотне лицом к Калинину, а с другим Татаринов ушёл охранять совхоз Морозово, где находился комбат. В общем, всё осталось по-прежнему. Мы сидели впереди, а четвёртая нас прикрывала сзади.

На войне часто зад оборачивается передом и всему приходит свой черёд и конец! Я вспомнил слова Татаринова: «Как ты думаешь? Дойдём мы до шоссе?». Если он всё время будет идти позади, он дойдёт не только до Ржева.

Я разогнал солдат от кухни. Велел Сенину поставить всех на свои места. Не успели солдаты разобраться по своим местам в обороне, как мы увидели, что со стороны деревни Чуприяново, что стоит вдалеке на господствующей высоте, вниз по дороге в нашу сторону спускается группа немцев человек двадцать.

— Всем лежать и рожи не высовывать! — крикнул я громко и велел Сенину приготовить ручной пулемёт.

— Пусть думают, что на станции нет никого! — сказал я громко, чтобы все слышали. — Пулемёт поставь над обрывом около кухни! Там место повыше! Оттуда всё хорошо видать! Всем взять дорогу на прицел и без моей команды не стрелять! К самым кустам будем подпускать! Стрелков предупреждаю! А то опять найдутся небесные олухи! — и я им погрозил кулаком.

Немцы были ещё далеко. Солдаты лежали и посматривали на меня.

— Немцы с дороги не сойдут! Снег по обочинам слишком глубокий! У них голенища на сапогах короткие! Они народ цивилизованный! Простуды бояться! Целиться всем по дороге, где начинаются кусты! Прицельную планку поставить на двести метров! Сейчас расстояние до немцев пятьсот! Можете наблюдать! Но никому не стрелять! Откроете огонь, когда я громко подам команду: «Рота, к бою».

Вниз по расчищенной и укатанной дороге [немцам] идти было легко. Немцы даже кое-где подпрыгивали, когда по снегу скользили у них сапоги. Я лежал, смотрел и ждал, когда они подойдут поближе. Через каждую сотню метров я объявляю дистанцию до них.

— Прицел — прицелом, — думаю я. — Но нужно уметь стрелять и попадать в подвижную цель. А сейчас у солдат мурашки и мондраже от непривычки и волнения. Откроют пальбу, а пули уйдут в молоко. Как пить дать! Я уже их проверил!

Я поворачиваю голову направо и зову к себе солдата.

— Быстро ползком ко мне! Ты так лежи! Смотреть будешь! А винтовочку со штыком дай на время мне!

— Ладно, товарищ лейтенант, берите! Она у меня прилично бьёт!

Я лёг поудобней, прикрыл один глаз, выбрал условную точку на дороге и посмотрел на линию прицела. Ещё полсотни шагов! Пусть подойдут! Я дам один точный выстрел. Немцы ничего не поймут.

— Никому не рыпаться! Пулемётчикам тоже! Я буду один стрелять! Буду стрелять одиночными! — крикнул я и посмотрел на солдат. — Все слышали?

Солдаты молчали.

Двести метров обычный огневой рубеж. Мишень в полный рост, как на стрельбище из положения лёжа. Разница только в одном. Там мишень из фанеры, а здесь она живая. Пуля войдёт в мягкое податливое тело без единого звука и щелчка. Свист её слышен, когда она пролетает мимо. Остальные, что идут рядом, даже не дрогнут.

Делаю глубокий вздох и медленный выдох. Успокаиваю свое дыхание и расслабляю мышцы. Бедра и ноги чуть подаю вперёд, чуть влево. Закрываю глаза и считаю до пяти. Открываю глаза и смотрю на прорезь и мушку. Винтовка осталась на месте. Это моя точка прицела. Сейчас на неё подойдёт живая мишень. Сейчас к этой точке шагнут сверху немцы. Кто один из двадцати перекроет её? В этого одного я спокойно и выстрелю. Это ничего, что он живой. После моего выстрела он станет фанерным. На уровне груди я ударю ему только один раз. Этого будет достаточно, потому что я на двести метров из яблочка не выхожу.