Ванька-ротный

К своим дружкам он охотно убегал. Посидит, поговорит, отведёт душу и быстро обратно. Прибежит, сядет и начинает рассказывать, как живут его дружки, о чём говорят и что думают о войне, о немцах.

У ординарца была одна серьезная забота, не упустить время, выспаться и быть готовым в любую минуту сопровождать меня. Бывали и у нас с ним свободные минуты, для разговоров и перекура. Привалившись на снег мы курили, говорили о жизни, о немцах, о погоде, и о войне. Он говорил мне о своих дружках-ребятах, как они относятся ко вшам, к окопам, и к голоду. Спрашивал меня о жизни и о немцах, он ещё их не видел ни в живом, ни в мертвом виде.

Однажды он прибежал от ребят особенно взволнованный, плюхнулся в снег, отдышался и говорит:

— В одну из рот на передовую заслали переодетого в советскую форму немецкого шпиона. Он говорит по-русски как мы, не отличишь! У него для пароля две немецкие опасные бритвы имеются. Солдаты толкуют, что в ротах будет обыск. Найдут бритву, в штаб полка для опознания отправят.

Я вспомнил такой разговор в полку, он был недели две назад.

— Откуда они это узнали?

— Телефонисты передали. Они слышали такой разговор со штабом полка.

— А старики что говорят?

— А старики наоборот. Это говорят полковые специально распустили слух, они хотят у солдатиков раздобыть немецкие бритвы для своего еврея Ёси-парикмахера. Ёся сказал им чтоб «Золинген» достали. Одни говорят, что нужен «Золинген», а другие говорят, что «Зингер». Их не поймёшь!

— А что говорит старшина?

— Старшина говорит, зачем среди солдат ерунду распускать, когда даже самый дурак и несмышлёный понимает, что это полковая «утка».

Но в полку шутить и не собирались. На следующий день меня вызвали туда и потребовали, чтобы я сделал обыск своим солдатам.

— Выводите роту из траншеи к себе, делайте обыск, трясите мешки и солдатские карманы сами. Я этого делать не буду. Можете снимать меня с роты!

В полку были недовольны моим «настырным», как они сказали, ответом. Мне пригрозили. Я вернулся в роту назад. О бритвах больше не говорили.

На следующий день в субботу меня вызвали в батальон, там находились люди из полка. Мне была поставлена задача в воскресенье 23-го ноября перед рассветом провести разведку боем переднего края противника. Я должен с ротой переправиться через Тьму и, развернувшись цепью, пойти на деревню.

По данным полковой разведки в деревне находиться небольшой гарнизон. Для усиления роты, мне придаётся взвод миномётчиков младшего лейтенанта Ахрименко.[76]

— Ахрименко с ротой в атаку не пойдёт, он займёт свою позицию, когда рота возьмёт деревню.

— Сколько миномётных батарей во взводе? — спросил я Ахрименко, который находился тут же.

— Каких батарей? — переспросил он.

— Миномётных, каких ещё!

— У меня во взводе всего один миномёт.

— И десяток мин, — подсказал я. — И это называется огневая поддержка артиллерии?

— Идите лейтенант готовьте свою роту! И лишнего старайтесь не говорить.

Вечером в роту ко мне пришёл Ахрименко, я вызвал Черняева и старшину Сенина, и мы вчетвером отправились на новый участок, там, где предполагалось провести наступление.

Мы вышли на берег Тьмы, перед нами высоко над обрывом была видна деревня Тимакова,[77] которую нам предстояло взять на рассвете |которую нам нужно было брать с рассветом|.

Рассматривая дома, сараи и крыши, я хотел по внешнему виду деревни определить, где у немцев проходит траншея, где стоят пулемёты, где находиться расчищенный участок зимней дороги и какие дома занимают сами немцы. Предварительных данных нам штаб не сообщил. У роты, которая стояла здесь и от полковых разведчиков я тоже ничего не узнал, чему был крайне удивлён, потому что в боевом приказе должны быть даны сведения о противнике.

— Как же так, — спросил я представителей батальона и полка, — отдаёте боевой приказ на наступление, и о противнике ничего не знаете.

Представитель полка мне ответил:

— Комбат в батальоне человек новый! Нечего из себя строить шибко грамотного! Тебе приказали брать деревню, пойдёшь в атаку и вскроешь огневую систему! Во время атаки всё станет ясно!

— И обозначу её трупами, так что ль? — подсказал я ему.

На карте полкового представителя эта деревня была обозначена чёрной узкой полоской, расположенной вдоль дороги, идущей к лесу, и я даже названия её не успел до конца прочитать. Он сложил карту пополам, на ней был нанесён весь рубеж обороны. Я понял так, что я иду на немцев и мне не положено знать расположение стрелковых рот и огневую систему полка. Мало ли что — я могу попасть в плен к немцам.

Мы стояли в кустах на берегу реки и смотрели на утопавшие в снегу бревенчатые избы. Ясно, что это были не фасады домов, а тыльная сторона сараев, хлевов и амбаров. Лицевая сторона домов с окнами и наличниками была повернута в сторону леса, за домами проходила дорога, по которой немцы сообщались с деревней.

Я беру у Ахрименко его старенький бинокль и навожу на деревню. Передо мной в окулярах заснеженные крыши домов, печные кирпичные трубы и низенькие сараи у самого обрыва.