Ванна Архимеда: Краткая мифология науки

Но даже если исключить эту франко-французскую бабочку, можно заметить, что идеальная схема в точности соблюдается только у американских авторов. Изучение полусотни «эффектов бабочки», перехваченных в полете французской или англосаксонской научной литературой, показывает, что все американцы упоминают Соединенные Штаты, и только один из шести французов упоминает Францию. Так что «эффект бабочки» воспринимается как преимущественно американское явление; то же, впрочем, можно сказать и о теории хаоса, разработка основных приложений которой (главным образом в биологии и социальных науках) стала частью университетской жизни Америки. Этим подчеркивается, разумеется, нарастающая американизация науки и демонстрируется мифологический прием «похищения истории», если пользоваться выражением Ролана Барта. Объект может стать мифическим, только если он нов, свободен от исторически обусловленной нагрузки: как хаос, так и «эффект бабочки» должны были непременно обрести невинность, забыв о своем давнем происхождении. Пуанкаре, Колмогорова и всех прочих нельзя включать в историю хаоса. Откуда взяться столь древним предшественникам у «новой науки» Джеймса Глейка?! Вот почему, тщательно стерев из памяти все европейские и русские работы по хаосу, американские ученые и журналисты занялись выведением бабочки, творящей катастрофы исключительно в Америке.

Но, лишившись предшественников в мире науки, «эффект бабочки» оказался окружен предками из мира литературы — в маленьком тексте Артура Шницлера «Тройное предупреждение», в романе Джорджа Стюарта «Буря», где один метеоролог утверждает, что человек, чихнувший в Китае, может вызвать снегопад в Нью-Йорке, и в рассказе Рэя Брэдбери «И грянул гром», появившемся в 1948 году. Там повествуется о необычном сафари: охоте на тираннозавра, организованной в 2055 году некоей фирмой, пользующейся машиной времени. Чтобы не вносить возмущений в прошлое, чреватых непредсказуемыми последствиями в будущем, охотники обязаны все время оставаться на металлических мостках… но герой рассказа Эккельс падает и делает несколько шагов по грязи. Вернувшись в 2055 год, он обнаруживает, что его страной правит отвратительный диктатор. Снедаемый тревогой, Эккельс осматривает свои подметки:

…Там была восхитительная бабочка — окаймленная грязью, украшенная зелеными и черными згзагами, но, увы и увы, мертвая.

— О нет, только не это, — вскричал Эккельс. — Только не бабочка!

Присмотревшись повнимательнее, можно ясно увидеть еще один важный этап рождения мифа: удаление исходного смысла. В самом деле, выделяются два основных типа «эффектов бабочки». В первом, покорно следуя первоначальной метафоре Лоренца-Мерилиза, действие, произведенное в Бразилии, вызывает катастрофу в Соединенных Штатах. Во втором, сохраняя верность Джеймсу Глейку, движение крыла в Китае отзывается в тех же Соединенных Штатах. Вместо того, чтобы приспосабливать метафору для достижения собственных целей, авторы предпочитают использовать готовую версию made in USA, жертвуя уместностью ради того, что они считают научной обоснованностью, и забывая о педагогической ценности примера, исходной целью которого было дать простую и забавную иллюстрацию, поясняющую сложную концепцию. Тот же механизм просматривается в распространении идеи хаоса. За отправную точку неизменно берется один из двух основных его типов, откуда совершается переход к самым шатким оценкам, особенно в социальных науках: это физический хаос, хотя соотношение между физическими и социальными системами совсем не ясно, и еще менее надежное представление, развитое биологами на основании наблюдений за нашими сердечными ритмами или нейронами в обонятельной луковице зайца. И здесь тоже неизбежна прямая аналогия между индивидуумом и нейроном или обществом и Солнечной системой без малейшей попытки внести уточнения, чтобы смячить столь прямолинейный перенос понятий.