Варадеро не будет

Моторин и сам знал, что это значит. Пройдёт ночь и контейнер вернётся в будущее, и произойдёт это ровно в пять часов шестнадцать минут утра. Он непроизвольно посмотрел на часы. У него времени чуть меньше суток. А надо ещё обучить мальчишек хотя бы азам работы с металлом и деревом, да ещё и Емеле показать, где в ноутбуке информация по химии, а Антону – по радио. А Тане… Столько всего не сделано, а без этих знаний индейцам ни за что не отбиться от жадных переселенцев. И ещё!..

Паша кинулся к горе неразобранной мелочёвки и через минуту выудил оттуда белый чемодан с толстым красным крестом.

– Антон! – в голос позвал он.

Мальчик явился неохотно, руки его оказались в чёрной чугунной пыли, лицо серым. Даже под носом лежали две вертикальные чёрные дорожки. Младший брат подошёл, посмотрел на Пашу, резко сморщил нос, и вдруг оглушительно чихнул, выстрелив из ноздрей двумя чёрными крошками.

– Ну вот, – недовольно прокомментировал Моторин. – Ищи их теперь в траве. Там же чугуна на целый топор было.

Антон непонимающе глянул себе под ноги, потом провёл под носом тыльной стороной ладони, перечеркнув оба вертикальных русла, глянул на руку и несколько неуверенно рассмеялся.

– Я тебе говорил, что при обработке чугуна нужно лицо платком закрывать. Это же фреза. Там знаешь, сколько оборотов?

– Сколько? – заинтересованно переспросил мальчишка.

– До фига и больше. Я тебя вообще не за этим звал. Вот, гляди.

Моторин открыл чемодан и вынул из него бумажный рулон, который в руках немедленно развернулся в длинную ленту шириной в две ладони. Через каждые три сантиметра в ленте что-то блестело. Антон непонимающе посмотрел на Пашу.

– Это ваша защита от болезней. Испанцы сюда понавезут всякой гадости, да такой, что вы можете умереть. Причём все. У них как раз сейчас в Европе эпидемия, чума. Вот они эту заразу сюда и припрут.

– Зачем? – не понял мальчик.

Пришлось потратить полтора часа на объяснение причин инфекционных заболеваний и способов их лечения. Потом развести одну ампулу в ста миллилитрах кипячёной воды и вколоть по очереди всем Моториным. А потом ещё учить Антона, Таню, и пяток собравшихся зевак, как делать всё это самостоятельно.

А потом повторить все объяснения, причём дважды. Потому что из-за ручья подтянулись остальные члены племени, и им тоже было интересно. А потом почти до вечера поточным методом устраивать вакцинацию, потому что маскоги в едином порыве испугались маленьких невидимых червячков, которые выгрызают человека изнутри. И вообще, когда село солнце, голодный и уставший Моторин уже жалел, что устроил в племени медицинский ликбез. Нужно было просто привить их всех в приказном порядке, да и всё.

А поздно вечером его забрала Таня, и это была самая лучшая ночь в его жизни. Столько любви, ласки, нежности, он не видел никогда. Девушка, казалась, старалась растворить его в своих чувствах, чтобы пронести память об их недолгом браке через всю дальнейшую жизнь. И в этом ей не мешал даже заметно округлившийся животик.

Когда Моторин, наконец, вернулся к служащему машиной времени контейнеру, небо на востоке уже начало сереть. Он долго вглядывался в часы, прежде, чем разглядел стрелки. Четыре, пятьдесят одна. Скоро уже забираться внутрь. Хотелось уйти тихо, никого лишний раз не потревожив. Все эти долгие проводы только портят настроение и напрочь ликвидируют решимость. А ведь ему предстоит оставить людей, ставших практически его семьёй. Да безо всяких «практически». Они действительно его семья, самые близкие люди за все годы жизни, если не считать детство и родителей. Никогда и ни с кем он не был настолько открыт, никогда никого не любил так беззаветно, как бывшее семейство Сапа. Да и они, два мальчишки и две девчонки, отвечали ему тем же. Паша с уверенностью мог назвать Марата и Антона своими родными братьями, а Дашу младшей сестрёнкой. А Таня была настолько идеальной супругой, что ни о ком другом и мечтать нельзя.

Паша с тонким скрипом приоткрыл дверь, стараясь никого не разбудить. Несколько минут, и он будет там. В старом новом мире. Он попытался вспомнить свою прошлую жизнь, почувствовать дух той эпохи, но вдруг понял, что воспоминания пробиваются с трудом, будто прошёл не год, а целая жизнь. Двадцать первый век воспринимался памятью, как просмотренный когда-то фильм, или прочитанная книга. Гораздо ближе были воспоминания последнего года. О новой семье, о людях племени, что доверили ему свои жизни, об обитателях целого материка, образ жизни которых он уже изменил, и кто знает, как оно пойдёт дальше.

Ведь если индейцам удастся противостоять экспансии европейцев, не будет Соединённых Штатов, Канада не станет частью Объединённого Королевства, а на Кубе не построят те красивые здания, которыми Моторин восхищался тогда, в восемьдесят втором, когда они почти месяц стояли на рейде, возле полуострова Икакос. Единственное, чего в этой ситуации жалко, это Варадеро.