Варфоломеевская ночь: событие и споры

Ныне эта концепция существует в более смягченной форме. В какой-то мере Екатерина Медичи реабилитирована, поскольку массовое истребление гугенотов, разжигание религиозного фанатизма никак не вяжутся с предшествующей политикой королевы, и до и после Варфоломеевской ночи делавшей все возможное, чтобы установить мир в стране, успокоить страсти. Если бы правительство давно задумало массовое истребление гугенотов, то оно бы лучше к этому подготовилось. Ничего не было сделано, чтобы воспрепятствовать гугенотам оправиться от потрясения, разоружить их гарнизоны, сорвать набор в армию. На эти несообразности указывал еще в XIX в. русский историк И.В. Лучицкий[3].

Екатерину обвиняют в стремлении устранить Колиньи, чтобы помешать росту его влияния на ее сына, молодого короля, рвущегося в бой, или же чтобы воспрепятствовать бессмысленной и заведомо обреченной на провал войне с Испанией. Это была бы катастрофа. Ведь Франция, находясь в зените своей славы, проиграла Испании Итальянские войны. К тому же монархия ослаблена и истощена усобицами, а могущество Филиппа II возросло. К этому мотиву могло добавиться стремление ослабить Гизов (и всю ультракатолическую партию), свалив на них ответственность за покушение. Неудача спутала карты — тогда королева и правительство решают нанести упреждающий удар и, чтобы избежать мести со стороны гугенотов, дают приказ об истреблении их вождей. В таком современном виде эта теория наиболее полно выражена в трудах Жанин Гаррисон[4]. Присутствует она и в отечественной монографии С.Л. Плешковой[5].

«Ревизионистская» концепция предложена Жаном Луи Буржоном[6]. Он призывает отказаться от стереотипов XIX в., довлеющих над историками, которых он называет «баранами Панургова стада». Он снимает ответственность с короля и правительства. С его точки зрения, версия о покушении на Колиньи как результате ревности Екатерины Медичи к адмиралу, полностью подчинившему молодого короля своему влиянию, — не более чем миф, порожденный увлечением психоанализом. Король, будучи уже вполне самостоятельным политиком, вовсе не находился под влиянием Колиньи, а скорее шантажировал испанцев возможностью сближения с ним и возможностью поддержать восставшие Нидерланды. В устранении Колиньи были заинтересованы Гизы (к давней вендетте примешивался страх потерять позиции при дворе, что означало крах всей клиентелы лотарингских принцев), испанцы, пытавшиеся укрепить свой контроль над Францией, и папа римский. Они использовали огромное недовольство парижан королевскими налогами и наступлением короля на старые городские вольности. Фанатичные проповедники, оплаченные испанским золотом, подогрели ненависть к гугенотским еретикам и мятежникам. По мнению Буржона, 23–24 августа 1572 г. в Париже вспыхнул феодально-бюргерский мятеж против абсолютизма, где оголтелая жестокость толпы соседствовала с продуманным планом действий его закулисных руководителей. Король и Екатерина Медичи пытались остановить побоище, но оказались бессильны, и без того слабый государственный аппарат вышел из повиновения, парализованный действиями феодальных группировок. И правительство предпочло показаться скорее вероломным, чем слабым, взяв задним числом ответственность за погромы на себя, чтобы как-то укрепить свой авторитет. Примерно по такому же сценарию позже будут развиваться события Католической лиги. Итак, не вводя в научный оборот новых документов, но заново перетолковывая старые, Буржон приходит к выводу, что историкам надо набраться смелости и признать, что ответственность за Варфоломеевскую ночь лежит не на правительстве, а на народе. Екатерина Медичи и Карл IX виноваты в том, что недооценили степень опасности, но главные виновники — испанская агентура, папство и, шире, католическая церковь, парижский народ, буржуазная милиция, Муниципалитет и Парламент.

Представители третьего направления переносят проблему в иную плоскость, настаивают на расширении круга источников и выходе за рамки привычных проблем. При том, что они порой не согласны друг с другом, их объединяет стремление объяснить события, взглянув на них глазами участников. Общим является подход к событию с точки зрения разного рода процессов «большой длительности». Надо отметить, что представители этого направления в той или иной степени идентифицируют себя со школой Дени Рише, покойного ныне историка, на протяжении многих лет занимавшегося с учениками изучением истории Парижа XVI в. и рассматривавшего религиозные конфликты, опираясь на скрупулезное исследование социальных структур города[7].