Парижская символика строилась вокруг корпоративного союза между общиной столицы с королем. Еще в 1356 г. сторонники Этьена Марселя избрали своей эмблемой лилии и лазурь — цвета короля и Девы. Выступая против конкретного правителя, они (как, впрочем, и большинство средневековых мятежников) подчеркивали свою приверженность абстрактным символам королевской власти. В ту пору официальными цветами Парижа были красный и белый. Но после восстановления парижского муниципалитета в 1412 г. (упраздненного после восстания 1382 г.) должностные лица города, его лучники и арбалетчики стали носить красно-синие ливреи. Кстати, сразу же после восстановления должности купеческого прево и эшевенов королевские лилии стали помещаться в верхней части городской печати. Так называемая "геральдическая глава" Парижа, как и во многих других городах эпохи Столетней войны, указывала на особое королевское покровительство.
В начале следующего, XVI столетия в символике цветов произошли новые изменения. Пурпурный стал считаться цветом вечного достоинства королей, знаком их величия[239]. Синий, бывший некогда геральдическим цветом Капетингов, означал теперь персону царствующего короля. Соединение красного и синего было поэтому особо красноречивым. Во время въезда в Париж Анны Бретонской в 1504 г. купеческий прево и эшевены надели двуцветные мантии — малинового и коричневого цвета. Темно-коричневый в ту пору считался цветом ремесленников и народа, в коричневое были одеты и францисканцы. Этот цвет не нес никакой самостоятельной геральдической нагрузки. Но, как утверждает М. Пастуро, никакой цвет не имел определенного значения вне контекста[240]. Свой смысл он обретает лишь в связи или в оппозиции с другим цветом. Красно-бурые мантии оказываются вписаны в жесткую систему символов. Красное отсылает к политическому достоинству короля, представителями которого считаются прево и эшевены, коль скоро они давали ему присягу. Темно-коричневый цвет носили квартальные — ключевые фигуры городского репрезентативного режима. Этот цвет указывал также на ремесленные корпорации, объединявшие широкие слои парижских буржуа. Соединение королевского и "ремесленного" цветов в мантиях городских должностных лиц (тех же цветов была и шляпа, в которую кидали бюллетени для голосования во время выборов эшевенов) могло означать гармонию королевской власти и системы городских корпораций и коллегий. Но это указывало и на двойственный характер должностей купеческого прево и эшевенов. Перед парижанами они выступали как представители власти короля и блюстители его интересов, а перед лицом королевской власти они представляли парижан. Прокурор города и короля считался в первую очередь человеком короля и носил алую мантию, как все магистраты. Сборщик городских налогов, фигура наиболее поздно появившаяся среди муниципальных должностных лиц, не считался носителем публичной власти и носил лишь черный плащ.
Огромное символическое значение цвета было вполне очевидно для современников. В 1530 г. при организации торжественного въезда Элеоноры Австрийской Франциск I велел городским советникам быть одетыми в двуцветные шелковые мантии, поскольку они принадлежат "телу города" (
Стабилизация этих символических данных подтверждалась от церемонии к церемонии на протяжении всего XVI в. Нам трудно точно определить форму одежды и качество шитья, мы располагаем главным образом данными о цвете. И все же отдельные нюансы были порой весьма знаменательны. Во время торжественных въездов Генриха II (1549 г.) и Карла IX (1571 г.) короли приказывали, чтобы члены Городского бюро были одеты в темно-малиновый и темно-коричневый бархат. Но во время въездов их жен — Екатерины Медичи и Елизаветы Австрийской, которые происходили чуть позже, Муниципалитет был одет в платья из алого и коричневого бархата. Эти тонкости призваны были показать, что Муниципалитет держится в тени перед величием короля, но сверкает во всю силу своего авторитета, делегированного ему королем, перед всеми остальными, пусть даже перед королевами, ведь при всем своем величии эти особы не способны сами наделять властью кого бы то ни было.