Варфоломеевская ночь: событие и споры

Цвет, а точнее, тон костюмов соотносился не только со статусом тех, кто их носил, но еще и с почти религиозным почтением, которое выражалось по отношению к королю.

Превосходство, которого постоянно добивался Париж над другими городами, имело единственным своим источником близость города королевскому величию, о чем на свой лад твердил парижский герб:

Лазоревая глава, лилиями усыпанная,
Показывает Париж королевским городом.
Серебряный корабль на пламенеющем поле
Отмечает, что он главнейший средь прочих.
Король суть глава, и Париж самый главный[242].

Муниципалитет и должность купеческого прево, упраздненные в 1383 г., были восстановлены в 1412 г., что явилось основополагающим событием, позволившим парижанам восстановить свою привилегированную корпорацию. Примерно в те же годы характеристика "столица" регулярно оказывается связанной с Парижем. Формула Жана Жерсона выражает идею во всей ее полноте: "Город, в коем величество заключено и по обыкновению пребывает" (Civitas in qua majestas consistebat et erat solita reside re)[243]. Париж — глава городов (caput urbum), но также и глава королевства (caput regni), как и сам король[244].

В рамках органицистской метафоры "единого тела" гомологичность короля и столицы была чрезвычайно важной. Эта идея периодически демонстрировалась в форме "живых картин" во время торжественных въездов и становилась темой для красноречивых рассуждений представителей городской корпорации. Так, в мае 1579 г. в Ремонстрации Городского бюро утверждалось, что "Париж короли избрали как убежище и место пребывания сего королевства, наделив город всеми возможными привилегиями, вольностями, почестями и свободами", и, следовательно, "для сохранения Вашей монархии, как и всех прочих суверенных государств, необходимо установить главным над всеми один город, под защитой и при помощи которого может сохраняться государство в своей форме во время бурь и опасностей"[245].

В парижском церемониальном цикле ежегодная процессия устраивалась в первую пятницу по Пасхе в честь возвращения города под власть Карла VII и изгнания англичан в 1437 г., а с 1594 г. процессией отмечали и 22 марта, когда парижане впустили Генриха IV и порвали с "испанскими лигерами". Это были не искупительные церемонии, но именно праздники, напоминавшие об обретении союза Парижа с сувереном, т. е. возвращение городу привилегированного статуса столицы.

Надо отметить, что исключительная связь Парижа, его привилегий с королевской властью была связана с двумя абстракциями. Речь шла в большей степени о символической столице, чем об историческом Париже, и, с другой стороны, скорее о политической фигуре короля, нежели о его конкретном воплощении в лице Карла, Франциска или Генриха.

Параллельно с формированием и уточнением понятия столицы растет убежденность в том, что Париж является Парижем лишь в той мере, в какой в нем присутствует король. Король может находиться в нем лично, в одной из своих резиденций, либо быть представленным Парламентом в "своем" Дворце правосудия.

Восстановление привилегий Парижского муниципалитета в 1412 г. дало мощный импульс развитию системы процессий. Военная экспедиция Карла VI в Берри сопровождалась процессией, выражавшей "всеобщую привязанность парижан к единству королевства, к королю, к Франции". Парижская община в своем единстве, вся буржуазия дефилировала 10 июня в процессии святой Женевьевы. Автор "Дневника парижского буржуа" сообщает, что "было решено, чтобы каждый дом выставил по этому поводу по одному человеку", и что "все прихожане, у кого были силы, держали факелы в руках". Процессия указывала на "ритуализированные узы, соединявшие суверена с жителями столицы"[246].

Кристофу де Ту, бывшему в 1552 г. купеческим прево Парижа, мы обязаны примечательным выражением — "реальное присутствие короля в столице". Приветствуя Генриха II, он говорил, что молитвы его парижских подданных удвоились в его отсутствие: "Я хочу сказать об вашем телесном отсутствии, ибо в душе вы присутствуете всегда (car en Pesperit, vous estes et serez tousjours present et quelque part que vous soyez ou puissiez estre, illic et animis et oculis présentes sumus, adeo mentes omnium tenes unus)"[247]. B этом отголоске учения об евхаристии содержится глубокое философское высказывание в духе учения о "мистическом теле" и учения о том, что Париж есть "общая родина" всех французов[248]. "Я француз лишь благодаря этому великому городу", — писал Монтень[249].