Варфоломеевская ночь: событие и споры

22 марта 1509 г. в благодарственной процессии в честь подписания Камбрейского мира Парламент не возражал, чтобы купеческий прево шел перед ним (видимо, руководствуясь сценарием "торжественного въезда"). Зато жаркий спор о месте в процессии разгорелся между Парламентом и Палатой счетов, также претендовавшей на статус суверенной курии, ведущей свое происхождение от curia regis. Старейший советник Парламента мэтр Эсташ Люилье, бывший в свое время и эшевеном, и купеческим прево, и мэтром счетов, сказал, что на его памяти "люди счетов в процессиях всегда были смешаны с парламентской курией". Иными словами — представители суверенной юстиции не нуждаются в том, чтобы быть разделенными на курии и компании. Но мнение старейшины было решительно отвергнуто: "По этому поводу каждый сказал, что не должно так поступать". Тогда некоторые магистраты Парламента стали настаивать на том, чтобы "люди счетов" шествовали вперемешку с купеческим прево и эшевенами. Последние, однако, решительно возразили, заявив, что в любом случае они должны идти перед Палатой счетов, подразумевая, что шествие в процессии-мессе должно быть организовано по образцу "торжественного въезда". Компромисс был найден в том, что Парламент договорился с Палатой счетов, что ее люди не будут участвовать в процессии как самостоятельная корпорация. Такое же решение приняли Курия косвенных сборов и Шатле. Споры велись, таким образом, не просто об участии в процессии, но об участии in corpore, в качестве отдельной самостоятельной единицы.

Долгое время подобные местнические споры регулировались Парламентом, и эта его власть никем не оспаривалась. Это означало, что другие корпорации соглашались видеть в нем единственного представителя суверенной юстиции короля. Позже, когда возобладала привычка прибегать к арбитражу самого короля и Королевского совета, Парламент расценивался лишь как одна из многих компаний, вынужденных прибегать к постоянной борьбе за поддержание своего процессионального статуса.

Город пережил подобный упадок еще быстрее, испытав конкуренцию со стороны более могущественных корпораций, принадлежавших к растущему аппарату королевского государства. К тому же городская община, хотя и пыталась претендовать на монопольное представительство, не в силах была отрицать ритуальную роль входящих в нее корпораций, в силу самого характера корпоративистской идеологии города, основанной на диалектике единства и множественности общин. Технически это было облегчено тем, что расходы на проведение церемоний (кстати сказать, весьма обременительные) раскладывались между наиболее богатыми корпорациями. К тому же городская церемониальная система была плюралистичной: помимо Муниципалитета, процессии организовывали корпорации и конфрерии.

Достаточно интересен пример так называемых "шести корпораций". Историки сильно заблуждаются, характеризуя их как выразителей интересов экономически господствовавших слоев Парижа. Это справедливо лишь для XVIII в. В XVI столетии в эту группу входили влиятельные корпорации суконщиков, бакалейщиков, галантерейщиков ("мерсьеров"), хотя все они, особенно последние, включали в свои ряды и довольно бедных мэтров. Сюда же относилась и корпорация ювелиров, объединявшая и богатых купцов и бедных ремесленников. Корпорация меховщиков переживала глубокий упадок начиная со второй четверти XVI в. Колпачники воспользовались полным разорением корпорации менял, заменили их в 1514 г. в составе "шести корпораций", но их ремесло ничем особым не выделяло их из числа прочих корпораций — таких, как ковровщики, торговцы готовым платьем ("fripiers") и др. Купцы, занятые снабжением Парижа (вином, зерном, дровами), были тесно связаны с самим Муниципалитетом, ведь он обладал правом юрисдикции над всей речной торговлей, но они позже прочих создали свою корпоративную организацию и поэтому не могли претендовать на привилегии "шести корпораций". Хорошо известен пример корпорации мясников, которые попытались в первой половине XV в. занять место в политической и ритуальной системе Парижа, которое соответствовало бы их экономической мощи. В 1431 г. именно они несли балдахин над Генрихом VI во время его коронационного въезда в Париж[319]. Но политические и экономические причины обусловили их неумолимый упадок как в материальной, так и в символической областях.