Varia

Что значит быть современным?

Быть слепым, тупым, ограниченным? Или зрячим. То, что лучше.

Вопрос о роли «благодаря» в другом изложении и разрезе. Когда у нас господствовала вульгарная социология и формализм, то есть [нрзб.] «благодаря», то они распадались на две стороны: 1) [нрзб.], 2) мы сами.

До 1953 года мы жили в вечном сегодня. Оно началось с Октября, и если происходили какие-нибудь изменения, нам хорошо известные, мы их не сознавали как страницы истории. Для этого были не только внутренние основания, в значительной степени иллюзорные. За этим вечным сегодня стояли грозные силы, которые не допускали мысли о том, что сегодня может иметь свою историю, что вчера оно могло быть в чем-то несовершенным, исторически-относительным и вообще не равным себе. Ведь при таком допущении можно было бы найти в себе какие-нибудь критические доводы и по отношению[к] более конкретному и реальному сегодняшнему дню. Поэтому нужно было иметь плохую память. Резкие изменения курса жизни стирали одно другое, ложились одно поверх другого как записи на магнитной пленке, а пленка оставалась одной и той же. Внешность была такова, как будто все от века было одинаково и малейшие попытки внести какую-нибудь конкретность в это непрерывное присутствие, presence, казалось, режут ухо.

После 1953 года у нас возник интерес к собственной истории и, самое главное, появилась возможность ею заниматься.

Через наши руки («течение») прошли две важные идеи: идея народности искусства и другая идея – идея объективной правды, заложенной в каждом подлинном произведении искусства, даже если автор не знает этого или не хочет знать.

Идеи это не новые, но, повторяю, они были очень важны, ибо развились в борьбе с другим кругом идей, кот[орые] можно назвать добровольным догматизмом и сервилизмом. Теории частичности, узости, [нрзб.], социального эгоизма, отсутствия правды и совести, при страшном преклонении перед силой и энергией [нрзб.], скорее – нахрапом. Словом, идеи вульгарной социологии, которые объективно служили старой идее насилия и единовластия, хотя практически, на данном этапе вступили в противоречие с его интересами и потому стали уязвимы.

Вы признаете, что художником люди бывают даже вопреки и даже благодаря своим нелепым убеждениям, – значит, вы за нелепость, за реакционность! Так рассуждают эти господа. На самом же деле – обратное: «Значит, соблюдайте меру, не нужно быть фанатиком даже во имя разума», говорил Анатоль Франс (т. 6, стр. 529). Разум, передовое мировоззрение – все это хорошо лишь в конкретном содержании, а вышел за его пределы, так даже самое не передовое мировоззрение может быть лучше.

Бочаров⁸². Конечно, все это чисто научная полемика, за исключением нескольких намеков типа Caveant consules⁸³. Бочаров может не знать, что это такое, но Я. Эльсберг объяснит ему (как окончивший классическую гимназию)⁸⁴.

«Чистый» марксизм, демонически-чистый марксизм вульгарной социологии – как своего рода анархобесие, мелкобуржуазное ультра, явление псевдореволюционного декадентства, хотя и питающееся корнями внизу. Это явление аналогично модернизму, цветы зла.

Многим людям – когда оканчивается спасительная [нрзб.] социологии – буквально нечего сказать, и тогда оказывается, что они беднее бедного, что для того, чтобы просто занять читателя, им приходится повторять плоские общие места, писать в духе самых нудных школьных авторов умеренно-либерального пошиба, в духе рецензентов «Биржевых ведомостей» и т. п.

Недошивин в 1946 году⁸⁵. Да, но мы развиваемся! А кто нам поручится, что будет завтра? Ничуть вы не развиваетесь. Вы те же, что были. Один молодой автор – «вдумчивые читатели тридцатых годов». Да, были такие вдумчивые, избави нас боже от их вдумчивости. Вдумчивые исследователи и в двадцатых, и в тридцатых годах, и сейчас одни и те же. Конфликт с ними для меня в моем положении единственное доказательство того, что я, как говорит Щедрин, скорее готов найти общий язык с Понтием Пилатом, чем с Каифой и молодыми людьми из Кириафа. А впрочем, единственное знамя марксизма одно и в двадцатых и[в] тридцатых годах, да и теперь, хорошо это понято или плохо, – единственный крепкий ориентир, единственный залог будущего.

Новый тип вульгарной социологии и реальное Лихо.

Предисловие к книжке о Марксе

Политическая сторона.

Насколько важна была моя постановка вопроса о прогрессе в 30-х годах, видно из того, как путается мир в оценке религиозных движений сейчас. Если они передовые, то прогрессивный боженька etc.

Что лучше – аристократия или единовластие? Тема моей лекции в театре Мейерхольда по поводу «Бориса Годунова» Пушкина⁸⁶ и всей моей постановки вопроса о возможности «борьбы на два фронта». От проблемы капитализма и феодализма к этой более острой проблеме. Таков был смысл.