Варяги и Русь

   — Да как мне не якшаться с ними, коль я теперь и сам христианин, — сказал Руслав.

   — Ты христианин! — воскликнули Якун и Веремид. — Ты, отрок княжеский, христианин! Что ж это, все отроки христиане... Молвят, Всеслав тоже христианин.

Извой улыбнулся.

   — Что ж, чем больше христиан подле князя, тем он в большей безопасности, потому христиане не выдадут его и защитят князя. Мы сейчас пойдём к князю и скажем, что жизнь наша в его руках.

   — Это сделал бы и я, — сказал Якун, — да меня не допустят к его светлому обличью... Ты, Руслав, берегись... Велика сила Олафа, и горе ждёт тебя, коль ты оплошаешь... Я воспитал тебя и теперь не уйду отсюда, пока ты в опасности.

   — Успокойся, Якун, — сказал Извой, — и хоть князь погневается на нас, но он справедлив и добр и зря не предаст смерти преданных ему людей. А что касается Олафа, то пусть князь повелит, что сделать с ним, и его дружина постоит за него.

   — Так-то оно так, да, видишь, замысел здесь коварный... Войной не пойти ему, хоть у него тьма доспешников, а изменой да кознями он возьмёт, и коль тогда Руслав не покорится его воле, он силою заставит, лишит жизни и сам пойдёт на стол киевский, коль другого не будет...

   — Никогда сего не будет, — сказал Веремид. — Коли Извой да Руслав христиане и коли их боги повелевают стоять за правду, то и Веремид, хоть и язычник, грудью будет стоять за князя... Пусть Олаф поборется с нами... А ты, Якун, что молвишь на это?

   — Я более не слуга Олафа и да будет, что повелевает моя душа... Хоть я хворый, — прибавил он, поправляя повязку, — и стар, да пригожусь ещё на что-нибудь. Пустите в светлицу промочить болячку.

Его ввели в сторожевой дом, перевязали рану и поднесли ковш хмельного мёду, который Якун осушил залпом до дна, и вскоре почувствовал себя совсем бодрым.

Уже было за полдень, когда Извою и Руславу настала очередь стать на стражу; первому у княжеского терема, а второму у опочивальни.

В Киеве стал известным замысел Олафа, и между киевлянами нашлось много сочувствующих ему. Все говорили между собой об этом и ждали с трепетом перемен.

Владимир совещался с воеводами по поводу предложения пойти на ляхов, ятвягов и радимичей.

   — По вашему разумению, — говорил князь, — надо погодить, а по моему — лучше теперь, чем после; пока у нас есть много наёмников, легче победить... К тому же, — прибавил он, — чай, слышали, что Олаф хочет посадить на стол княжий этого щенка, Руслава.

   — Смерть ему! — воскликнул один из воевод.

   — Нет, пошто смерть... Надо поспрошать и по справедливости решить дело... Коль я неправильно завладел столом киевским, пусть оправдается... Я тоже не прямой сын Святослава, а если он сын, нам следует поровну княжить.

   — Правильно аль нет, про то знаем мы, и сами призвали тебя княжить... Но то была наша добрая воля, а не разбойника Олафа-Блуда, — сказал один старейшина.

   — Нужно позвать Руслава ко мне... спросить, какого он роду-племени... Пусть молвит пред вами, воеводами и старейшинами, кто он, и хоть жаль юного отрока, а коль он сам стремится к княжению и потребует ласкою и честью своей части, то тому быть надо.

   — Воля твоя, государь, — отвечали старейшины. — Мало ль приищется безродных, и все они захотят княжить нами, да толку в том мало... Поспрошай и положи на него свою волю.

Молчавший до этого Вышата вдруг поднялся со своего места.

   — Дозволь и мне, государь, слово молвить.

   — Молви, молви, коль оно хорошее, — отвечал князь.

   — Хорошее али дурное — судить не мне, а то, что Руслав — княжич и замышляет против тебя недоброе, об этом я доподлинно знаю... Иначе он не стал бы ходить к нечестивым христианам и дружбу с ними водить... Ты, государь, прости на слове, негоже делаешь, окружая себя этими скаредниками... Скоро все твои отроки станут христианами и тогда не быть добру... Они давно затевают недоброе против князей, а как явился к тебе на службу этот безродный сын, Извой, то ещё хуже мнят о тебе... Ложь написана на их обличьях... А у Извоя да Руслава и того более. Они совращают с пути народ, делают смуту и посевают раздор...

   — Всю ты сказал правду? Всю ты излил свою злобу на них? — сказал Владимир и стукнул кулаком по столу. — Клеветник!.. Я знаю, кто больше предан мне: христиане или язычники... Всеслав!.. позвать сюда Руслава и Извоя... Ты клал поклёп на них за глаза, скажи им то же пред всеми.

   — По моему разумению, коль христиане преданы своему государю и исполняют его наказы, они всё едино люди... — сказал воевода Доман. — У нас много есть наёмных и варягов, и печенегов, и касогов, и ятвягов, и кривичей; все они веруют в своих богов, и все служат верой и правдой, так пошто не быть и христианам добрыми слугами?

   — Правду молвишь, воевода, — сказал Владимир.

Спустя несколько минут вошёл Всеслав, а за ним Руслав и Извой. Они низко поклонились князю, воеводам и старейшинам и ожидали приказа.

   — Добро пожаловать, Извоюшка, побратим дорогой, — сказал с просветлевшим лицом Владимир. — Садись и поведай, много ль добыл зайцев да лисиц на охоте... Ну, а ты, любезный отрок Руслав, молви нам, кто был твой отец?..

Извой, выходя вперёд Руслава, сказал: