Варяги и Русь

   — Неужели Перун не смягчит своего гнева? — слышались выкрики.

   — Воля Перуна непреложна, — твёрдо отвечал жрец.

   — А коли так, — закричал народ, — да исполнится его воля.

Божерок подошёл к Владимиру.

   — Великий и достойнейший князь киевский, — сказал он, — подтверди желание народа и позволь приступить к метанию жребья.

Владимир мрачно ответил:

   — Воля божича Перуна и народа да будет исполнена...

Отцы и мужи, ставшие в круг, начали готовить жребий.

Когда всё было закончено, каждый из отцов, имеющих дочерей-красавиц, подходил к жрецу и подавал ему свою метку.

Собрав все метки, верховный жрец сложил их в деревянную чашу, которая находилась перед истуканом, и произнёс торжественную молитву:

   — Владыка и милостивец наш верховный! Народ киевский, повинуясь твоей воле, отдаёт тебе в жертву всех своих дщерей: умилостивися над ними и избери из тмы лучшую по своей воле!

Затем он ещё пошептал про себя и стал тянуть жребий. Все затаили дыхание, ожидая, какую метку вынет владыка.

Наконец Божерок повернулся к народу.

   — Упадите ниц, люди киевские! — произнёс торжественно Божерок, — и благодарите Перуна, что он не коснулся ваших дщерей... Боги, Перун и Купала, избрали себе в жертву христианскую девушку, дочь пчельника Симеона на Почайне!

Народ заволновался и радостно заговорил, все вздохнули облегчённо... Только один старик, стоявший вдали и не принимавший никакого участия в метании жребья, вдруг побледнел, моментально исчез со своего места и побежал в свою лачугу.

Божерок, став во главе народа, пошёл по направлению к Почайне, с ним шли жрецы и старшины, а за ними Вышата; все весело разговаривали, шутили... Они рады были, что жребий пал на христианку.

Вышата, дойдя до поворота, громко свистнул. На его свист выехали из чащи четверо всадников, ведя пятую в поводу. Вышата вскочил на неё и быстро помчался к Чёртову бережищу.

Пока народ уходил с жертвенной площади, Руслав подошёл к князю и, упав перед ним на колени, сказал:

   — Государь!.. Повели сжечь меня живого на костре, но не отдавай в жертву Перуну моей невесты... Дозволь мне отлучиться, я защищу мою Зою.

Владимир взглянул на него с состраданием; он посмотрел на Извоя, прося совета.

   — Сжалься, государь! — сказал Извой, — и не делай из себя посмешища пред лицом истукана...

   — Против воли народа я не могу идти, — сказал князь Руславу, — сумеешь защитить её от ярости его, то да будет по-твоему.

Руслав вскочил на ноги и помчался к жилищу Симеона. Но так как народ двинулся раньше, пока Руслав добежал туда, на краю оврага уже стоял неистовый шум и крик...

   — Давай сюда Зою! — кричал народ. — Где она?.. Где жертва божича?

Симеон стоял у дверей своей избушки и защищался от народа, требовавшего его дочь.

   — Люди киевские! — говорил старик, — смилуйтесь надо мною... Я не знаю, где моя дочь... Обыщите всю изобку... Я сам только что вернулся, когда узнал, что она назначена в жертву богам... Делайте, что хотите со мною, а я не знаю, где дочь... Может, в лесу...

   — Давай сюда свою дочь, жертву Перуна! — кричал, не веря ему, Божерок.

   — Прочь, — раздался вдруг голос Руслава. — Если бы он отдал свою дочь, так я не отдам её...

Народ загалдел, все начали надвигаться на Руслава, но он, став у двери избушки, стал защищаться мечом.

Рассвирепевший Божерок закричал:

   — Люди! не дайте христианам на поругание нашего великого божича Перуна... бейте без пощады этих идольников...

   — Да сгинет это проклятое отродье! — завыла толпа, видя как Руслав беспощадно рубил направо и налево.

Симеон, схватив дубину, бил язычников. Толпа напирал а на них; в эту минуту послышался голос всадника, который врезался в толпу и начал давить народ:

   — Люди! — кричал он во всю мочь, чтоб перекричать народ. — Беда стряслась!.. Владимира князя убьют... Олаф с целой стаей чёрных воронов бьёт киевский народ... Спасите князя!..

При этом известии все всполошились... Все знали, что Олаф готовит нападение на Киев и что не быть добру, если он ворвётся со своими наёмниками в город... Толпа отпрянула от Руслава и Симеона и бросилась назад к городу, и, как ни кричал Божерок, что это неправда, что, верно, Тороп пошутил над ними, никто не слушал его.

Князю надоело ждать, и он пожелал сам поехать и посмотреть, что делает народ.

Но что случилось? Неужели от одного взмаха меча Руслава бежала вся эта чернь?..

   — Государь! — говорили старейшины, шедшие следом за Владимиром. — Кажись, неладное дело свершилось... Не Олаф ли начал свои козни...

В это время вдали показался Божерок. Он был без шапки.

   — Государь, — сказал он, — немедленно накажи виновника посрамления нашей веры... Негодяй Торопка в то время, когда требовали жертву Перуна, прискакал к нам и сказал, что ты убит, что Олаф и его люди бьют людей киевских... Не допусти издевательства над верой... Всему виною христиане... Они смущают народ киевский и совращают его с пути истинна... Ты клялся мечом защищать веру, так исполни своё обещанье!..

   — Торопка! — крикнул Владимир.

   — Здесь я, государь, — откликнулся тот и вышел вперёд не моргнув глазом.

   — Слышишь, что говорит владыка?