Варяги и Русь

   — Дозволь, государь, мне, безродному, слово вымолвить за него.

   — Чай, у него есть свой язык, — влез Вышата, бросив злобный взгляд на Извоя.

   — Не на распрю я пришёл сюда и знаю, зачем князь спрашивает его о том, что знают уже киевские люди, — сказал Извой, — и коль прошу дозволить молвить слово, то лишь потому, что государь, наш милостивец, справедлив и не послушает ничьих наветов, хоть бы они были Вышатовы.

   — Правду молвил, молодец, — отозвался князь. — Говори, Извоюшка.

   — Государь, — начал Извой, — мы сами шли к тебе сказать, что слыхали от людей да и от самого Олафа, да не смели войти...

   — С вами говорил Олаф! — воскликнул князь.

   — Да, государь; мы не знали, что это Олаф, и лишь благодаря старцу Феодору узнали не только о нём, да и то, что нам не следовало.

   — Молви нам, что вы узнали, — сказал князь.

Извой рассказал всё, что он узнал от Олафа, Якуна, Веремида и других.

   — Итак, государь, — продолжал он после некоторого молчания, — повели чинить суд и расправу с этим человеком, а мы хоть и не поднимем на него наших мечей, но защитим тебя от всех его козней и наветов.

   — Слышал, Вышата?.. — спросил Владимир.

Руслав подошёл к князю, встал перед ним на колени и, вынув свой меч, положил у его ног.

   — Этим мечом, — сказал он, — прикажи отрубить мою голову на площади за один мой помысел изменить тебе... Но только не требуй от меня обагрить этот меч в крови родной... Рука моя не подымется на него, а если замысел его осуществится, то да будет надо мной его проклятие, а я не отступлю от тебя ни на один шаг.

   — Молодец, Руславушка, — сказал Владимир. — Любы мне твои речи и если ты действительно братец мне, то и будь им, а я тебе жалую за это мою любовь и дружбу... А тебе, мой любезный и названый брат, не знаю, чем и дарить... Но коли не побрезгуешь, возьми село Перевесище и владей им на пользу свою да будь мне братом желанным и служи верою и правдой.

   — Поверь, государь, — отвечал Извой, — вернее раба не найдёшь в своей дружине, и, коль надо, испытай меня на деле.

   — Довольно, ты уж доказал мне свою преданность, да я позабыл тебя наградить... Ну, а теперь, други любезные, довольно дела... учиним мированьице, — сказал Владимир и велел принести вина.

   — Ослобони нас, государь, — проговорил Руслав, — мы стоим на страже и нам недосуг быть на пиру княжеском.

   — Всеслав, поди в сторожевую и скажи Фрелафу, чтоб поставил стражу к опочивальне и в терему вместо Извоя и Руслава... Скажи, чтоб отныне больше не ставить их на стражу, — распорядился князь, — они теперь мои дружинники.

Всеслав поклонился и вышел, а Извой и Руслав сели за стол.

Вскоре появились вино, мёд и яства и началось застольное пированье: Владимир пировал после каждого дела, которое он считал навсегда поконченным.

XVIII

Поздним вечером Вышата незаметно пробрался к Божероку, который ещё не спал, беседуя со своим помощником по поводу завтрашнего жертвоприношения. С ними был ещё один человек, заметив которого сквозь дверную щель, Вышата не торопился войти... Это был Олаф. Вышата решил подслушать их разговор.

   — Ну, что? — спросил Олаф.

   — Пока ничего... Князь даже не хочет говорить со мной, видно, влияние Извоя слишком велико на него... А теперь молвят, что и Руслав присоединился к христианам... Дело неладное, ну да как-нибудь справимся, надо выяснить при всех, что они христиане, и тогда сам князь не защитит их...

   — Помни, что, если Руслав будет князем или если я буду княжить вместо него, слава твоя и богатство увеличатся во сто крат... Всё возьмёшь и сделаешь, что захочешь, ни одного христианина не останется в живых... Мы всех их принесём в жертву Перуну...

   — Легко сказать, — возразил Божерок. — На стороне князя много народа!.. Извой, на зло мне, всё больше собирает христиан, окружает ими князя и с него первого следует начать... Их очень много...

   — Да, много, — вдруг сказал Вышата, входя.

Божерок и Олаф переглянулись, Олаф хотел уйти, но Вышата остановил его.

   — Постой, — сказал он, — ты знаешь, что я не ворог тебе... Чай, по одному делу пришли и не мне выдавать тебя головою... и то уж молвят, что я заодно с тобой, да пусть их молвят... Вышата сумеет постоять за себя... Да, правду молвишь, владыка, — продолжал он, обращаясь к жрецу, — все у него любимцы... старейшины требуют смерти Олафа, а Извой да Руслав теперь пожалованы любовью, почётом да ласками княжескими, и первыми пойдут на Олафа, хоть и говорят, что не поднимут руки.

   — Ничего, всё обойдётся... Как ощиплем завтра крылышки одной, так другое запоют, — сказал жрец. — Начнём с христианки, а потом и до них доберёмся.

   — Главное, Извоя прибрать, а с остальными легко справиться... Феодор да Симеон тоже воду мутят... — сказал Вышата.

   — А как Руслав? — спросил Олаф.

   — Молвлю — пожалован в дружинники... да и награда его ждёт. Хорош дружинник — молокосос.

   — Ну, что касается награды, то ещё далеко до неё, а мы скорее наградим его, коль посадим на стол.

   — Насильно не посадишь на стол... Надо выбить из него этот христианский бред и тогда, быть может, он станет податливее... Действуй, владыка, коль дороги тебе слава и почёт верховный...