Варяги и Русь

   — Господь наш, Иисус Христос, заповедал нам любить своих врагов, — раздался ответ, — а ты теперь не враг мой, а жалкий беспомощный человек, и страдания твои отзываются болью в моём сердце. Дочь моя, — обратился старик к женщине, помогавшей ему ухаживать за ранеными, — принеси этому несчастному воды, я вижу, он мучится жаждой, уста его запеклись.

   — Кто ты, старик? — спросил отрывисто Рюрик.

   — Я скромный служитель алтаря...

   — Ты жрец?

   — Если хочешь — да! Я жрец Бога живого, распятого за грехи наши.

   — Я слышал про этого Бога, — пробормотал Рюрик. — Он не похож ни на Одина, ни на Перуна. Это Он помог сегодня вам...

   — Для Него все одинаковы. Он помогает всем, кто обращается к Нему с верой.

Посланная священником женщина принесла раненому воды. Рюрик жадно приник к чаше и не отрываясь выпил её до дна.

   — Я в плену? — спросил, он.

   — Увы, да! Но плен не будет для тебя тяжёлым. Ведь мы все обязаны спасением тебе. Если бы ты не остановил своих товарищей, мы все погибли бы под их мечами.

   — А мои товарищи?

   — Здесь, кроме тебя, ещё их несколько человек.

   — Старик! Умоляю тебя, отведи меня к ним.

   — Ты много потерял крови, сын мой, всякое движение тебе вредно... Твоя жизнь...

   — Ах, что моя жизнь! — с отчаянием воскликнул Рюрик и сделал движение, чтобы приподняться. Но силы ему изменили, и он снова тяжело опустился на своё ложе.

   — Видишь сам, сын мой, что ты слишком ещё слаб! — говорил священник, ласково поддерживая его.

Рюрик уныло молчал. Ему казалось, что эта неудача наложила на него несмываемый ничем позор. Вдруг до него донёсся хорошо знакомый ему голос:

   — Клянусь Одином, здесь мой Рюрик!

   — Рулав, Рулав! — воскликнуть Рюрик и, забывая слабость и боль, поднялся на ноги и, шатаясь пошёл туда, откуда слышен был этот голос.

Смутно припоминал он крики: «Рулава положил!» Рюрик понял, что стал убийцей.

   — Рулав! Где ты? — с тоскою позвал своего друга Рюрик.

   — Сюда, мой конунг, сюда! Спеши ко мне! — отозвался старый норманн, — я вижу, двери Валгаллы уже открыты предо мной... Я хочу умереть на твоих руках!

В углу тускло освещённой комнаты Рюрик увидел своего друга. Рулав лежал на связках соломы. Лицо его было мертвенно бледно. Бесчисленные шрамы ещё более выделялись на нём. Он тяжело хрипел.

   — Рулав, как это могло случиться! — со слезами в голосе воскликнул Рюрик. — Как у меня поднялась рука на тебя!

   — Я сам виноват... Они могли убить тебя. Я кинулся, чтобы защитить тебя, но ты уже опустил секиру... Ты не видел меня... Так суждено.

Голос старика слабел, грудь его высоко вздымалась.

   — Прощай, друг, — хрипел Рулав, — прощай, забудь это... Ты будешь спасён... Олоф с твоими братьями не покинут тебя... Будь счастлив и вспоминай старика, любившего тебя, как сына.

   — Рулав, Рулав! — шептал Рюрик.

   — Ты плачешь, дитя? Зачем? Что эта жизнь? Я умираю счастливым. И там, в Валгалле буду продолжать жизнь... Там ждут меня высшие наслаждения, которые на земле невозможны... Валкирии служат там... Вместе с Ассами я стану пить мёд после битв в полях Ассгарда[7], буду есть чудного вепря, и раны мои заживут. Один любит храбрых, и никто не смеет сказать, что старый Рулав был когда-нибудь трусом.

Умирающий закрыл глаза.

   — Отойдём, сын мой, — раздался голос священника, — он умирает... Тяжела смерть грешника.

   — Смерть тяжела? — вдруг приподнимаясь, воскликнул Рулав. — Ты ошибаешься, старик! Для норманна не страшно умереть!.. Смотри...

Быстрым движением руки сорвал он повязку, хлынула кровь, и Рулав, радостно улыбаясь, запел:

Пора! Иду в чертог Одина,
Я вижу, девы на крыльце!
Скорей встречайте Ассы сына —
Он умер со смехом на лице...

Но закончить песни Рулав не смог. Он упал, тело его содрогнулось несколько раз, на лице его так и осталась радостная улыбка...

IV

Однообразно тянулись для Рюрика дни плена. Одного за другим уводили из темницы его товарищей — уводили, и они больше не возвращались. Какая судьба ждала их за стенами тюрьмы, остававшиеся не знали, но догадывались и с тревогой ожидали решения своей участи. Не смерти боялись они — нет, смерть не страшила этих храбрецов, ужасал их позор рабства.

Наконец в мрачной темнице остались только трое: Рюрик, Освальд и Деар. Они угрюмо ждали своей очереди, но эта очередь не наступала. Вероятно, в городке помнили, что эти трое людей спасли беззащитную толпу и храм. Поэтому их и не трогали. О них даже как будто забыли. Только один старик священник навещал пленников. Он подолгу беседовал с ними о своём Боге, рассказывал им о Его земной жизни, об Его учении. Варяги внимательно слушали эти совершенно новые для них слова любви и всепрощения. Беседы эти производили особенно сильное впечатление на молодых, впечатлительных ярлов.

   — Ах, если бы мы только тогда были там, — шептали молодые люди, — мы бы заступились за Него... Мы не позволили бы распять Его...

Однажды священник пришёл расстроенный.

   — Дети мои, — дрожащим голосом заговорил он, — мы должны расстаться...

   — Что же? Мы готовы умереть! — твёрдо отвечал Рюрик.