Варяги и Русь

   — Одно слово — князь, самодержавный, кого призывали мы и кого нужно было нам. С ним много шутить не будешь! — стали отвечать на замечания о надменности князя пред вечем.

   — А на вече-то? Ведь он один на помосте стоял.

   — Верно, что один, у самого колокола!

   — Наши старейшины на самой нижней ступени сбились и голосу подать не смели...

   — Где тут подать! Головой кивнул бы на виновного, и как не бывало его на свете белом!

   — На то он и князь самодержавный! Никто ему перечить не смеет!

Этим заканчивались обыкновенно все разговоры о новом князе. Новгородцы, а за ними и остальные ильменские славяне прониклись мыслью о неизбежной покорности единоличной власти, а так как это, по мнению большинства, могло вести только к общему благу, то особого неудовольствия в народе не было...

Но наибольшее впечатление произвёл поклон Рюрика собравшимся, а затем и то, что произошло после этого поклона...

В пояс поклонился князь своему народу.

   — Роды приильменские, — сказал он, — к вам обращаюсь я со своей речью... Добровольно, без всякого понуждения избрали вы меня своим князем, обещаю я послужить на пользу вам, но знать вы должны, что ни с кем никогда отныне, ни я, ни преемники мои не разделят данной вами же власти... Только единой властью силён будет народ славянский, только в ней одной его могущество, поколебать которое ничто не может... Да исчезнет с приходом моим рознь между вами, и да будете вы все, как один, а один — как все... Сплочённые, будете вы расти и усиливаться на свою славу, во веки веков...

   — Что он говорит-то такое, как это всё что один?

   — Что же, и в родах наших старшего не будет?

   — Вот это совсем непорядок! — загалдело вече.

   — Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!

   — Князь над старейшинами только! Пусть их судит, а мы по-прежнему... К нему только на суд идти будем.

   — Пусть нас на войну водит да от врагов со своей дружиной обороняет, вот его дело...

   — А в роды мы его не пустим!

   — Не по нашему — так и ссадим... Не таких выпроваживали.

   — Сам Гостомысл нас уважал!..

Вече забурлило... Может быть, это была просто попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше при посадниках, может быть, и на самом деле вечевикам захотелось показать, что и они не последние спицы в колеснице, что они заставят князя разделить свою власть с вечем.

Рюрик, заслышав угрожающий гул голосов, выпрямился во весь рост, чело его нахмурилось, в глазах засверкал гнев.

Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу...

В тот же миг сотня вооружённых дружинников бросились туда, куда указал им вождь. Бряцая оружием, врезались они в толпу. Натиск их был совершенно неожиданным. Вечевики растерялись и пропустили их к тем, кто громче других выкрикивал угрозы князю. В одно мгновение крикуны были перевязаны и подведены к помосту, где их ожидал Рюрик.

Их было около десяти.

   — Чего вы хотите? Чего вам надо? — возвысив голос, спросил Рюрик. — Или вы не желаете подчиняться моей власти?

   — Ничего, батюшка князь, так мы это, спроста, — нашёл в себе силы наконец проговорить один из них.

   — Чего им! Известно чего! — загудело вече. — Думают они, что как прежде горланить можно... Теперь ведь князь, а не посадник...

   — Так слушайте же вы все! — крикнул Рюрик. Прошлому более нет возврата... Не будет своевольства в земле славянской — не допущу я до этого; сами вы меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем, так и знайте теперь, что нет в народе славянском другой воли, кроме моей.

   — Истинно так, батюшка князь, — снова загудело вече, — и нам всем эти буяны надоели... Они-то всегда и смуту затевали, благо горло у них широкое... Накажи их в пример другим.

   — Ишь, сразу смуту затевать начали, — неслось со всех сторон, — поучи их, батюшка князь, поучи, чтобы и вперёд не поваживались.

Рюрик снова сделал величественный жест рукой, и вече разом смолкло.

   — Слушайте вы!.. Должен наказать я примерно этих людей, но хочу я с милости начать своё правление, чтобы знали прежде всего, что милостив князь ваш. На этот раз отпускаю я этих людей, дарую им жизнь, хотя они заслуживают смерти! Пусть идут они в роды свои и возвестят там о новом князе своём, пусть скажут они, что отныне всякий, осмеливающийся с осуждением выступить против князя своего, лютой смерти будет предан, — а теперь я докончу то, что говорить вам начал... Нет и не будет отныне на Ильмене родов, каждый и все должны одним законом управляться, одной воле покорными быть, а поэтому приказываю я называть все роды, что окрест по ильменским берегам живут, одним именем — Русью... Нет более родов приильменских, есть одна на Ильмене Русь, как есть на Руси одна только правда и милость — моя великокняжеская... Так помните это навсегда...

Вече смущённо молчало. Старики хмуро переглядывались друг с другом. Приказание князя произвело на них удручающее впечатление.

   — Что же, Русь так Русь, это всё едино, — раздались сперва робкие, неуверенные восклицания.

   — А и в самом деле, будем Русью, если так князь наш батюшка хочет!

   — Только бы правда одна на Руси была!

   — Вестимо, так!