Варяги и Русь

Владимир, присевший на обрубок дерева, заменявший собою около хижины Андрея скамью, рассеянно смотрел, как разгружали воза. Почему-то обратил на себя его внимание один из печенегов, пленников Прастена.

Это был почти уже старик, но самое его обхождение с остальными его товарищами показывало, что до неволи он был между своими значительным лицом; заметна была привычка приказывать и вместе с нею уверенность, что каждое приказание будет беспрекословно исполнено.

— Слушай, Прастен, — спросил Владимир, — откуда у тебя этот печенег?

— Который, княжич?

— Вон тот, старик!

Прастен засмеялся.

— А, ты заметил этого старого пса! Он был старейшиной племени. Я взял его в бою. Он мой, как воинская добыча. Хочешь посмеяться, княжич?

И, не дожидаясь ответа Владимира, Прастен крикнул:

— Эй ты, старый печенежский пес!

Невольники вздрогнули от этого оклика и перестали работать. Услышав голос своего властелина, рабы испуганно смотрели на Прастена, только один старый печенег стоял, выпрямившись и скрестив на груди руки.

— Тебе я говорю или нет, — воскликнул Прастен, — подойди сюда и принеси кнут, которым погоняют волов.

Старый печенег, не торопясь, взял кнут, подошел к Прастену.

— Дай сюда! — крикнул Зыбатин отец. — Когда нужно говорить с такими собаками, кнут должен быть всегда в руках. Если вы видите кнут, становитесь понятливее. Ну! Что я тебе сказал!

Старик пленник бросил кнут к ногам Прастена и замер перед ним в своей презрительной позе.

Вся его фигура, лицо выражали презрение к своему властелину.

— Батюшка, — склонился к отцу Зыбата, — ради меня оставь его, не бей!

— Прочь, мальчишка! — не своим голосом заревел Прастен. — С каких пор это повелось, что сыновья учат отцов?

— Я, батюшка, не учу тебя, а только прошу…

— Молчать! А ты, негодная собака, — обратился, засверкав глазами, Прастен к печенегу, — все еще думаешь о своих степях! Тебе все еще снится свобода… Забудь, проклятый, о ней. Я господин твоей жизни и, когда захочу, убью тебя!

— Ну так что же, — гордо тряхнул головой, печенег, — убивай! Или ты думаешь, что я боюсь смерти? Тебя не боюсь, а смерти и подавно.

— Ого, как заговорил негодник, — весь дрожа от гнева, закричал Прастен, — слышишь, княжич, как теперь рассуждают презренные рабы! Но я тебя научу повиноваться, ты будешь делать то, что угодно мне.

— Я никогда не отказывался исполнять твою волю, — твердо произнес старик. — Боги ввергли меня в несчастье, они не дали мне смерти, не даровали мне и такого наслаждения, как убить тебя. И вот я твой раб и ты волен надо мною.

— И я тебе докажу, что я господин твой!

— Приказывай.

— Пляши! Сейчас пляши, как скоморох, перед нами.

Это приказание Прастена поразило всех. Не такая была минута, чтобы потешаться.

— Ты был вождем в своем племени, — заговорил Прастен, — твоему слову повиновались сотни твоих воинов, но вот теперь я посмотрю, как повинуешься ты! Пляши!

— Оставь его, Прастен, — вступился Владимир.

— Молчи, княжич, — сверкнул тот глазами, — и ты еще молод, чтобы приказывать мне. Твой отец не делает этого…

— Я прошу только…

— А я не могу исполнить твоей просьбы… Пляши, пес!

Старый печенег с мгновение помолчал, потом решительно произнес:

— Не буду!

— Не будешь, — заревел Прастен, — не будешь?

— Не буду… Убей меня, а не буду…

— Тебя убить! Нет, ты не умрешь… Я тебя научу покорности… вот тебе!

Кнут со свистом взвился и опустился на старика; багровый рубец появился на его лице.

Печенег не дрогнул, не попятился даже, ни стона, ни крика не вырвалось из его груди. Гордый и непоколебимый стоял он пред своим господином.

— Пляши! — опять закричал Прастен.

И опять последовал прежний решительный ответ:

— Не буду!

Бич засвистал в воздухе. Удары, один другого сильнее, посыпались на несчастного. Пятеро остальных невольников в ужасе сбились в кучу и, дрожа от страха, смотрели на избиение своего товарища. Ярость Прастена все распалялась. Ударом кулака он свалил несчастного с ног и продолжал наносить удары. Владимир отвернулся и глядел в сторону. Зыбата весь дрожал от негодования. Даже Улеб нахмурился и отошел.

— Знал бы, не пошел с этим зверем, — пробормотал он.

Прастен все взмахивал и взмахивал бичом.

— Забью, насмерть забью, — ревел он.

Вдруг он почувствовал, что кто-то, как железными клещами, схватил его руку и заставил опустить кнут.

Избитый печенег, удивленный, что истязание вдруг прекратилось, приподнялся на руках и с расширенными от изумления и ужаса глазами глядел на то, что происходило перед ним.

— Вот, Прастен, мы наконец и свиделись с тобой! — улыбаясь, произнес Андрей и отпустил руку Зыбатина отца.

Лицо Прастена вдруг мертвенно побледнело, глаза ввалились, он затрепетал от внезапной дрожи.

Владимир, Зыбата, Улеб с величайшим изумлением смотрели на происходившее. Они понять не могли, что случилось с неукротимым Прастеном, отчего он так вдруг изменился.

— Что с тобою, батюшка? — кинулся к Прастену Зыбата.

— Сгинь, сгинь, рассыпься, — задыхаясь, пробормотал Прастен, — откуда ты, зачем ты явился? Ты за мной пришел. Бери меня, пощади Зыбату!

— Я уже взял его, Прастен! — раздался в ответ голос Андрея.

Юноша повернулся к нему.