Варяги и Русь

— А то, что вы исполнить можете, — ответил жрец.

— Еще бы ты запросил, чего сделать нельзя, — усмехнулся Добрыня. — Да ты обиняками-то не говори. Условимся сразу — и конец всему!

— Помогу я вам, — вдруг пылко и страстно заговорил арконский жрец, — помогу так, что и теперь уже за ваш успех поручусь, а вы пообещайте мне лишь одно: что не заведете на вашей Руси христианства и всех христиан изгоните из вашей земли.

— Только-то?

— Если и это исполните, хорошо будет!

— А не любишь ты, Бела, христиан!

Жрец злобно рассмеялся.

— Мне полюбить их?! — воскликнул он. — Рюген и все морское побережье, где живут мои венды, было подвластно Святовиту. В землях наших не было никого, кто осмелился бы усомниться в могуществе Святовита, и вот я вижу, что везде стала слабеть вера в богов, что люди перестают бояться их кары, не прибегают к нам, служителям божества. Я уже теперь не имею той силы и власти, какая была у меня недавно. Все рушится, все отпадает от старины, и виной этому христиане. Они везде заводят свои новые порядки. В землях франков, аллеманов, на острове саксов и пиктов исчезли совсем друиды, и только случайно уцелевшие руны кое-где еще свидетельствуют об их недавнем могуществе. О древних богах и говорить нечего. Тверд был среди народов славянских Святовит, но теперь, слышно, и на берегах Славянского моря отказываются от старых богов. Ляхи уже становятся христианами; осталась Русь ваша, но и в нее вошло христианство. Правда, оно идет к вам с востока, из Византии, но это все равно. Если оно укрепится на вашем Днепре, то оттуда разольется оно везде по землям, где живете вы, славяне, и тогда пропадет Святовит, а с ним и Аркона, и мой Рюген потеряют все, всю власть, какую имели до сих пор. Я уже знаю, Олоф Тригвасон, конунг норвежский, подчиняясь христианским жрецам, задумывает поход на Аркону. Он разрушит храм Святовита, убьет его белого коня, подчинит весь Рюген своей власти. Тогда всюду здесь появятся храмы христианского Бога, и у меня не будет силы защитить мое божество, которому я служу всю мою жизнь. Вот почему я хочу, чтобы твой Владимир стал киевским князем. Он будет в Киеве и не пустит христианских жрецов на Русь. Тогда Рюген будет спасен.

— А если пустит? Если и сам станет христианином? — сказал Добрыня.

— Этого не будет!

— Как знать…

— Не будет! Я поставлю его киевским князем, я же и уничтожу его, если он или ты осмелитесь изменить своему обещанию. Разве не мои дружины пойдут с вами? Разве не будет у меня приверженцев в вашем Киеве? Я даю, я могу взять и назад.

«Ого, вот ты как», — подумал Добрыня. Бела не заметил его насмешливого взгляда.

— Коли только в том дело, чтобы христиан не пустить, да вашей Арконе помощь дать, тогда и говорить нечего. Сказать по правде, нам что Перун, что Святовит — все равно.

— Нет, Перун у вас был, пусть и остается.

— И то ладно! А христиане — да пусть они пропадут!

Добрыня даже и помыслить не смел, чтобы Бела поставил такие легкие условия своей помощи. Теперь его интересовал вопрос, сколько даст дружинников арконский жрец.

— Отдам хоть всю варяжскую дружину! — ответил Бела, когда Малкович спросил его об этом.

— Так по рукам тогда, отец Бела? — сказал Добрыня.

— А будет ли твой Владимир согласен на мои условия? — спросил осторожный Бела.

— Ну, еще бы. Он хоть так про христиан и говорил, а сам их не любит.

— Тогда пусть он даст клятву, а ты будь за него поручителем…

— Чем угодно поклянемся оба, — согласился Добрыня, — хоть Перуном самим, все равно. Только ты не держи нас.

— Не буду держать. Ярополк усиливается.

Малкович лукаво посмотрел на жреца.

— А как же ты хотел выдать нам его головой?

— И выдам. Он сам придет к вам…

— Ой ли, отец! Ярополка-то я с детства знаю, простоват он, что и говорить, а все-таки кто же сам на свою погибель пойдет.

— Увидите! — коротко сказал Бела и с усталым выражением лица закрыл глаза.

Добрыня встал со скамьи.

— Притомился ты, отец, — сказал он, — да и я тоже. Пусть племянник веселится, а меня на покой отпусти. Все, кажись, мы с тобой переговорили.

Не открывая глаз, Бела кивнул головой и хлопнул в ладоши. Появившемуся на зов служителю он приказал проводить витязя в приготовленный для него покой; но лишь только он остался один, выражение усталости исчезло с его лица, и он громко закричал:

— Нонне, Нонне!

Нонне тут же явился на зов своего владыки.

— Ты был здесь, Нонне? — с живостью спросил его Бела. — Ты слышал наш разговор?

— Слышал, великий отец.

— Что же ты скажешь?

— Прости, великий, я не понимаю, зачем ты говорил этому варвару, почему тебе нужно, чтобы Владимир сел в Киеве? Не может ли он подумать, что мы нуждаемся в их помощи, а не они в нашей? Не вообразят ли они, что мы погибаем и не можем найти нигде себе союзников, кроме них, потому и беремся помогать им?

Бела грустно покачал головой.

— Нонне, ты думаешь, что этот варвар глуп?

— Думаю так, великий отец.