Варяги и Русь

— Не будет от тебя нам помощи, — продолжал между тем Добрыня, знаком показав племяннику, что тот не должен прерывать его, — так мы и в другом месте отыщем ее. Мало ли храбрых королей и князей окрест нашей Славянщины есть? Король Мечислав у ляхов, король венгров с верховьев Истра — все это друзья и побратимы покойному нашему князю Святославу были, так авось не откажут в помощи и его сыну. А если с ними не сговоримся, так к половцам пойдем. Их ханы до ратного дела охочи, тьму людей дадут. Таков мой сказ тебе, отец Бела. А ежели мы к тебе первому пришли, так потому лишь, что владения твои первыми нам по пути попались да слышали мы вот от нашего друга Аскольда, — переиначил на славянский лад Добрыня имя норманна, — что и ты, отец, не прочь от ратного дела, ибо позасиделись дружины твои да и казна Святовита тощать стала… Вспомнили и пришли, ведь от речи убытку не будет, а выйдет у нас дело с тобой или нет, про то не станем пока до поры до времени загадывать…

Уверенность и твердость Добрыни произвели свое впечатление. Бела не то чтобы смутился, но у него были свои планы в отношении этих русских витязей, и вдруг неожиданный отпор в виде указания на то, что в его помощи эти люди не так нуждаются, как он, Бела, того ожидал! Однако Бела сейчас же нашелся, как выйти из затруднительного положения.

— Ох, сын Малка, — произнес он, — совсем не по времени твои эти речи!

— Лучше все сразу сказать, — ответил Добрыня.

— Да на это и другую пору найдем… Экие вы! Прямо с пути — и за дело.

— Ты, отец, сам заговорил! — перебил его Владимир.

— О чем? О Рогволдовне? Так это так, к слову пришлось. Я обрадован был, что грозный Святовит благосклонен к вашему прибытию, и поспешил сам прийти к вам, дабы пригласить вас с дороги разделить с нами, служителями Святовита, скромную нашу трапезу. А вы сейчас и за дела! Забудьте о них и помните, что вы гости Святовита. Путь ваш был долог, море бурно, и думаю я, что, забыв о всех делах, должно прежде всего дать покой и усладу истомленному телу. А ты, мой сын, — закончил он, обращаясь к Владимиру, — пылок, как юноша! Вижу я, что сердце твое страдает от Рогволдовой обиды, но это ли тяжкое горе? Эх, дитя, дитя! Такие ли змеи жалят человеческие сердца! Будешь жить, узнаешь сам, что и горшие страсти мутят людей, и только тот, кто, подобно мне, весь живет в божестве, может не страдать от них: Нонне! Нонне! — захлопал в ладоши Бела.

Невидимые руки распахнули шкуры, висевшие на одной из стен, и среди них показался старый жрец, встречавший гостей на морском берегу.

— Все ли готово для наших гостей? — спросил Бела.

— Ты повелел, могущественный! — последовал ответ.

— Так проведи их в зал трапез. Тебе я поручаю их; я же пойду к Святовиту, ибо настало время моления моего пред ним. Идите, дорогие гости, утоляйте ваш голод, запейте франкским вином вашу жажду, потом возглягте на ложе, и да пошлет вам Святовит добрые сны!..

Он слегка поклонился своим гостям; Нонне пригласил их следовать за собой. Освальд низко поклонился старому жрецу, Владимир же подошел к Беле и, положив свою руку на его плечо, произнес ласковым голосом, в котором не оставалось и следа недовольства:

— Отец, мне кажется, что ты полюбил меня. Не кори меня моей молодостью, попроси своего Святовита, чтобы он помог мне сесть на киевский стол, и ты найдешь во мне навсегда преданного друга.

II

Нонне вел гостей длинными переходами. В них стояла такая темнота, что только один старый жрец мог идти спокойно. Остальные то и дело спотыкались.

— Войти мы вошли, а как вот выйдем? — пробормотал Добрыня.

Нонне услыхал его слова.

— Ты боишься, вождь? — спросил он.

— Чего боюсь? Ничего я не боюсь, — угрюмо ответил Малкович, — будто бы нет другого пути в трапезную вашу залу! Здесь ведь и запутаться легко.

— Да, — загадочно сказал Нонне, — кто раз прошел по этим переходам, тому трудно вернуться без помощи Святовита обратно. Но вы, чужеземцы, не бойтесь ничего, я проведу вас назад другим путем, и вы вновь увидите сияние солнца, услышите шум морских волн, но прежде всего вы должны взглянуть на тайну божества и преклонить свои колена пред владыкой воздуха, морей и земли, великим, грозным Святовитом. Такова воля моего отца-повелителя Белы.

— Пусть будет так, — беззаботно сказал Владимир, — хотя я теперь предпочел бы чашу франкского вина и хороший кусок прожаренного на углях мяса… Но что же? Обязанность гостей покоряться во всем воле хозяина. Но что это?

Владимир остановился и схватил руку Добрыни.

Откуда-то доносились жалобные стоны. Казалось, где-то совсем близко от них мучается страшной, невыносимою болью человеческое существо. Стоны то слабели, то переходили в отчаянный, ужасающий рев. В них слышались безумное отчаяние, предсмертная тоска и жажда смерти, которую как будто удаляли нарочно, дабы продлить эти страдания.

— Клянусь Одином, — воскликнул Освальд, — так не ревут и пикты, когда их поражают секиры берсекеров…

Вероятно, в подземелье Святовита несладко тем, кто туда попадает!

Нонне с усмешкой сказал: