Варяго-Русский вопрос в историографии

А вышеназванный И.Х. Гебенштрейт, которому Миллер поспешил поделиться радостью по поводу отставки Ломоносова, был уволен в 1760 г. из Академии по настоянию двух немцев - советников Академической Канцелярии Тауберта и Штелина[147]. Да и Ломоносов с Миллером одним фронтом выступили в 1764 г. против назначения Шлецера профессором истории. Причем особенную активность в этом деле проявил Миллер, публично обвиняя своего выдвиженца в том, что по приезду в Россию он ставил далеко не научные задачи: собрать материалы, которые в Германии «мог бы употребить с большею прибылью» (как откровенничал сам Шлецер, «год, много два, можно пожертвовать, чтобы в худшем случае узнанное в России обратить в деньги в Германии»), и подчеркивая при этом, что он тогда был бы полезен и Академии, и России, «когда бы навсегда остался в ней, но как на это он не согласен, то краткое пребывание его в русской службе не принесет ни пользы, ни чести государству: "склонность к вольности в описании может подать повод издавать в печать много такого, что здесь будет неприятно"»[148]. А эти слова перекликаются с теми, что произнес Ломоносов в 1761 г.: «За общую пользу, а особливо за утверждение наук в отечестве и против отца своего родного восстать за грех не ставлю.... Что ж до меня надлежит, то я к сему себя посвятил, чтобы до гроба моего с неприятелями наук российских бороться, как уже борюсь двадцать лет; стоял за них смолода, на старость не покину»[149].

Потому во всех тогдашних конфликтах людей, ставших гордостью России, можно видеть и борьбу за истину, и борьбу за приоритет, ревнивое и вполне понятное соперничество, в целом борьбу за место под солнцем, характерную для всех времен и для всех народов, хотя средства при этом не всегда отличались корректностью со стороны всех названных лиц, независимо от их национальной принадлежности. При этом идеализировать кого-то из них не стоит, т. к. идеальными никто и никогда не бывает. Как не были идеальными, будучи живыми людьми, с присущими им страстями, симпатиями и антипатиями, ни Ломоносов, ни Миллер. Да и далеко - и даже очень далеко - это не главное в рассуждениях об их творческом наследии. К тому же на взаимоотношения этих людей, причины, вызывавшие их конфликты и борьбу, надо все же смотреть через призму нравов того, а не нашего времени.

Ломоносов и Миллер, конечно, не друзья, но они не были и смертельными врагами. Они - люди со своими принципами и взглядами на жизнь и обязанности ученого, в том числе историка. И если кто из них отступал от принципов своего оппонента, то следовала реакция и часто весьма жесткая. И Миллера, как официального историографа российского государства, задевало, что профессор химии Ломоносов входит в его прерогативы, пишет труды по истории и спорит с ним. Профессора же химии Ломоносова раздражало, что Миллер, которому по своим обязанностям следовало бы знать очевидные истины, их не знает и, пользуясь ограниченным кругом источников, делает весьма широкие обобщения.

Нельзя согласиться с утверждением А.Ю.Дворниченко, что, «к счастью, Миллер значительную часть диссертации опубликовал и по-немецки, и по-русски». Во-первых, список с речи-диссертации Шлецер, оставив на время вражду с Миллером, послал профессору И.К.Гаттереру в Геттинген, где тот поместил ее полностью на латинском языке в 1768 г. в своих «Allgemeine historische Bibliothek»[150]. И к 1773 г., по признанию самого Миллера, она была напечатана в Геттингене «вторым уже тиснением, но сочинитель онаго никакого в том не имеет участия». А далее он добавил с нескрываемым сожалением, которое никак не согласуются с «счастьем» Дворниченко, что «поелику мы со дня на день более поучаемся, то сочинитель, еслиб было его посоветовались, много сделал бы еще в оном перемены»[151].

Во-вторых, с некоторыми положениями диссертации действительно могли ознакомиться и русские читатели. Так, в 1761 г. они были озвучены в вводной части исследования Миллера, посвященного истории Новгорода, одновременно на страницах «Сочинений и переводов к пользе и увеселению служащих» и академического журнала «Sammlung russischer Geschichte», а затем в книге «О народах издревле в России обитавших», изданной в 1773 г. в Петербурге первоначально на немецком языке (на русском вышла в 1788). Но эти положения были уже абсолютно изменены под воздействием критики, прозвучавшей в 1749-1750 гт. из уст коллег Миллера, и он очень даже много сделал «в оном перемены», включая умолчание «о войнах древних северных народов, против Голмгарда или Новагорода учиненных. Все повести (Sagae) оными наполнены...», на которых только и зиждилась его речь-диссертация. При этом еще отметив, что в сагах и Саксоне Грамматике, которые были возведены им в 1749 г. в абсолют, находится «много бесполезнаго, гнуснаго и баснословнаго, а особливо что нельзя оттуда выбрать никакого согласнаго леточисления»[152].