Вариант "Ангола"

Мясцо "чистоплюи" и в самом деле уминали с аппетитом — только за ушами пищало. Не отставал от бойцов Радченко, не отставали и мы с Вейхштейном. Вдобавок Новиков заварил в котелке какие-то неизвестные африканские травки, и получился отличный кисловатый напиток, подчеркнувший вкус свежего, хорошо прожаренного мяса. Мы икали, мы рыгали, мы утирали рты ("ой, больше ну ни крошечки не влезет!"), а потом ("ну, вот самый-пресамый последний!") тянулись за новым жирным, сочным ломтем. Так что "по итогам" сытного ужина — тем более что мяса осталось еще много, и завтрак обещал быть не менее сытным — все были Клушину скорее благодарны, чем недовольны, и даже освободили его от дальнейших "работ по кухне".

Лучи заходящего солнца еще касались верхушек деревьев на плато, одевая их багрянцем, а внизу, под обрывом, уже сгущалась непроглядная тьма. Здесь, на верху, густо насыщенный пряными чуждыми запахами воздух был недвижим, а ниже по склону шумели во тьме деревья, перекликались ночные обитатели, и где-то далеко впереди уже чуть-чуть отливала серебром морская гладь. До берега было еще километров десять, и шум прибоя до нас, конечно же, не доносился, но я словно чувствовал, как ворочается в ночи океан…

А потом солнце кануло за горизонт, и ночь затопила плато. Бесчисленная масса звезд усыпала небо — надеюсь, что я никогда не перестану удивляться этому сияющему великолепию — и сквозь них, торя свой путь в небесном океане, тяжело пробивалась огромная желто-багровая луна.

…Эта африканская ночь — луна и звезды в угольном небе, силуэты деревьев, вырываемые из мрака отблесками костра, хохот гиен — будила какие-то чудовищно древние воспоминания. Воспоминания из тех времен, когда далекие предки человека, едва научившиеся откалывать бритвенно-острые пластинки от кремневых желваков и защищаться от ночного холода шкурами животных, бродили по этим равнинам, завоевывая себе в схватках со страшными хищниками древнего мира право на жизнь. Десятки тысяч лет минули, шрамы избороздили лицо планеты, да и мы, люди, уже давно не грязные дикари в шкурах — а здесь, кажется, ничего не изменилось… Я вздрогнул и поежился. А потом, повторяя путь древнего охотника, зашагал к костру, чтобы найти рядом с ним тепло и покой.

— Ты где пропадал? — поинтересовался Вейхштейн, укладываясь поудобнее на свежесрубленных ветках. — Мы тут вахты… ну то есть дежурства делим.

— И что мне досталось?

— Хорошее время, — сказал Новиков. — С полуночи до часу. Только вы, Александр Михайлович, уж дежурьте посерьезней, чем давеча…

Я хотел было ответить колкостью — но на лице Новикова играла такая обезоруживающая улыбка, что я только рассмеялся в ответ. Засмеялись и бойцы — беззлобно, по-товарищески.

— Ну ладно, повеселились, и будет, — махнул рукой Радченко. — Живо спать!

Команда относилась к бойцам, но и мы против такого развития событий ничуть не возражали. Через несколько минут наш маленький лагерь погрузился в сон, и только Ваня Быстров, которому выпало первое дежурство, нахохлившись, сидел у костра, да позвякивала в темноте уздечкой стреноженная лошадь…

* * *

…К морю мы вышли около полудня. Укрывшись в прибрежных зарослях, выжидали, пока Валяшко и Клушин обследуют берег. Муштровал их Радченко не зря: когда бойцы устремились вперед, я мгновенно их потерял из виду: они словно сливались с растительностью. И — не хрустнет сучок под подошвой ботинка, не шевельнутся листья, не затрепещут верхушки кустов. Новиков поглаживал морду Звездочки, чтобы она не вздумала заржать.

Они отсутствовали около четверти часа. А потом появились неожиданно, словно призраки: только что не было — и вот они, пожалуйста.

— Все чисто, — вполголоса сказал Валяшко.

— Можно идти, — так же тихо подтвердил Клушин, и аккуратно отвел в сторону паутинку, по которой к нему на плечо пытался спуститься какой-то смешной зеленопузый паучок.

Вейхштейн посмотрел на часы:

— Думаю, минут за двадцать управимся.

Радченко кивнул:

— Хорошо бы. И сразу отходим. А то мало ли…

— Что, Степан Семенович, что-то не так? — тихо спросил Новиков.

— Ох… не знаю, — старшина скривил рот. — Как-то мне не по себе… ладно, все хорошо будет. Только работаем быстро, и уходим.

От этих слов мне стало не по себе — очень уж странное выражение лица было у Радченко.

— Пошли, — выдохнул Вейхштейн.

Мы выбрались на берег. Все также облизывало песок море, все так же кувыркались над волнами чайки, оглашавшие воздух своими криками, все также громоздились матово-черные тела валунов в белых соляных разводах… И уже ничто не напоминало о том, что несколько суток назад здесь нашли страшную смерть полсотни советских подводников.

Впрочем, размениваться на сантименты было некогда.

Отыскать приметную каменную пирамидку было делом пары минут. Теперь двадцать метров вправо, отбросить придавленные камнями ветки с нашего схрона…

Вейхштейн распрямился и повернулся ко мне.

— А разве наверху был ящик с гранатами?

Я чуть не подпрыгнул — последний ящик ставили мы с Даниловым, и я хорошо помнил, что в нем были патроны.

Это что же, значит… значит, здесь кто-то побывал?