у того и с памятью все в порядке.
Арн опустил веки. Последние сутки воспоминания своего человеческого прошлого не сопровождались у викинга злобой или привычным многовековым желанием отмстить. Вместо этого приходили четкие образы и странное чувство, похожее на то, которое он испытывал, думая об Олив.
Как только викинг вспомнил о девушке, тут же снова ощутил легкое касание, словно она прижалась щекой к его плечу. Вампир сосредоточился на этом приятном касании, и снова услышал тихое и нежное: «Аllt "ar v"al — ты просто скучаешь, Арри…». И, хотя голос принадлежал Олив, ласковое имя, которым называла его мать, оживило забытое за века…
*
Арн сидел на широкой скамье, опираясь спиной о дубовый стол и широко расставив ноги. Только одной женщине — своей матери — молодой викинг позволял заплетать себе косы. Родные теплые руки, перебирали и расчесывали спутанные пряди, отчего парень начинал дремать и улыбаться. Женщина закончила, завязав концы косиц красной заговоренной шерстью, и поцеловала сына в загорелый облупившийся нос:
— Арри… когда уже ты выберешь себе жену? Это давно пора делать ей, и не раз в неделю, как ты ко мне приходишь. А то скоро станешь похож на нашего Магнуса, — она слегка попинала спящего под столом пса. — Тот весь в колтунах.
Парень тут же вскочил и потянулся, раскинув в стороны длинные руки.
— Вот еще! Зачем мне жениться? Любая и так — моя.
— Бесстыдник, — поднявшись на цыпочки, мать ткнула ладонью его крутой лоб. В ее интонации не было осуждения, только любовь. — Тебе бы только девки да сеча!
Неслышно ступая, она взяла на руки проснувшуюся от смеха старшего брата и загукавшую грудную дочь — позднюю и любимую Альви.
Арн встал рядом с матерью и, сморщившись, сунул в маленькую ладошку свой огромный палец, который тут же был цепко ухвачен и потащен в беззубый рот.
— О какая! Вырастет — бить меня будет. Сильная.
Потом посмотрел матери в глаза — совершенно аквамариновые, ничуть не потускневшие с возрастом.
— Не говори со мной о женитьбе, мать. Я не люблю женщин. Я просто иногда их… хочу.
— Иногда?! — фыркнула от смеха женщина, напугав малышку.
— Это не имеет значения! Они… не имеют значения.
Его ладонь казалась огромной на теле сестры, а та молчала, сосредоточенно пытаясь справиться с гигантским пальцем.
— Я люблю вас, — он выделил последнее слово. — Тебя. Отца. Эту пигалицу, наш дом… ледяной ветер, когда стоишь в драккаре, а он несется под парусом прямо в небесные сполохи. И я люблю драться за все это. Рубиться.