Вариации для темной струны

— Не огорчайся, Михалек, — схватил он меня за шиворот, — посмотри, обезьянка на нас смотрит и не плачет. Посмотри… — Он повернул мне голову, я прыснул со смеху и стукнул его, он вылетел к печке, а я за ним. По дороге я зацепился о ногу Хвойки, который мне ее подставил в проходе, упал и только чудом не разбил себе голову, а потом у печки завязалась потасовка. В ней участвовало человек десять, но кто с кем дерется, никто не знал, только иногда, когда я чувствовал запах перечной мяты, я догадывался, что рядом со мною Брахтл, а учитель чешского вынужден был продолжать урок, старался перекричать нас, объяснял, как пришелец бежал с девушкой, а кто-то ему отвечал:

Был час глухой, полночный час,

чуть месяца светился глаз,

в деревне спал и стар и мал,

лишь ветер глухо бушевал.

Потом мне показалось, что учитель чешского велел подать губку Тиефтрунку, который весь извертелся у доски, стараясь увидеть, что делается в классе, и что учитель декламирует:

А он пред нею скок да скок,

она за ним, не чуя ног.

Собаки, взвыв, залаяли,

лишь этих двух почуяли:

и выли, выли без конца,

а потом он кивнул нам и мы все прокричали хором:

как будто чуя мертвеца!

А потом из разных углов класса раздался вой, затрясли руками, затопали ногамй и стали хором декламировать то, что в книжке было отчеркнуто синим:

«Полночный час уже пробил,

выходят тени из могил;

коль их заметишь пред собой —

не побоишься, светик мой?»

Учитель кричал Хвойке: что она должна была выбросить, когда бежала с мертвецом? И Хвойка мекал, что должна была выбросить молитвенник, четки и крест, часть класса декламировала хором то, что в книжке было отчеркнуто красным:

Он требник бросил под откос,

и стал их шаг по десять верст.

Он бросил четки под откос,

и стал их шаг по двадцать верст.

И он забросил крест в овраг,

стал в тридцать верст их каждый шаг…

И все скакали большими шагами по классу, по партам и кафедре, как кенгуру и кошки.

— Мы должны вспомнить, — кричал учитель чешского, а я уже опять его не слушал, потому что меня как раз кто-то бил головой об печку так, что она гудела, — вспомнить, что она его не узнала. Она понятия не имела, кто это такой. Она думала, что это ее милый, который три года назад ущел скитаться по свету. Когда он все же дотащил ее до кладбища, перескочил с ней через ограду и дотащил ее до покойницкой, она, к своему ужасу, вдруг поняла, что это мертвец.

На минуту мне удалось повернуться к доске, и я увидел, что учитель как раз возвращает Тиефтрунку тряпку с губкой и говорит;

— Я должен был бы вам еще рассказать, как выглядит такой мертвец, но это трудно, сначала его нужно увидеть… — Но потом я его уже опять не слушал. Копейтко залез на печку, и мы его оттуда стаскивали вниз, а Брахтл в это же время выкручивал мне руку. И пока мы возились и не слушали учителя, от доски к нам доносился крик.

— Из строчки: «Как странен, страшен мне твой взгляд» вы чувствуете, что у него были особенные страшные глаза, — надрывался учитель, — такие потемневшие, кровавые… А из строчки: «Твое дыхание как яд» видно, что у него были особые ужасные губы, необыкновенно красные, потемневшие… а сам он смертельно бледный, ведь днем он лежит в могиле, чего же удивляться, поэтому ходите побольше на свежем воздухе, мертвец этот — ни мертвый, ни живой… мертвец — это существо без души. Знаете, как это говорят по-немецки? Без души? Михал… Михал, я говорю, что вы там опять вытворяете возле печки, где ты сидишь?..

— Тебя вызывают, — крикнул Брахтл, — ты должен что-то сказать по-немецки!.. — Но я не знал, о чем идет речь, я только видел, как учитель машет мне рукой. Сам я как раз сидел на печке вместо Копейтко, который там по моей вине не остался, а Брахтл тянул меня за ноги, чтобы я свалился. Я хватался за трубу изо всех сил, так что печка дрожала и только чудом не развалилась, но потом я все-таки слез, потому что мне стало жарко — ведь был март и печка топилась…

— А теперь я еще должен рассказать, что ее спасло… — слышал я краем уха голос учителя, когда слез. Но, не обращая на это внимания, я уже толкал наверх Копейтко. — Коломаз, прочитай заклинания… — И Коломаз, вероятно, читал то, что у нас в книжке было отчеркнуто зеленым: .

«Могиле плоть предать спеши,

погиб, кто не сберег души!»

«Ты, мертвый, не тревожь покой,

да будет вечный мир с тобой!»

«Мать-богородица! Спаси,

у сына милости проси!..

Мать всех покинутых детей,

спаси меня из злых сетей!»

Потом в воздухе пронеслась губка и попала мне в голову, это Тиефтрунк бросил ее от доски к печке и попал как раз в меня, я тут же закричал, свалился и сделал вид что умер. На меня бросилось полкласса, чтобы воскресить, но ближе всех пробрался ко мне Брахтл, прижался ко мне лещом, так что я задохнулся от приятного сладкого запаха перечной мяты, а потом схватил меня за шиворот и воскликнул, что воскрешает, воскрешает меня, я кричал и лягался ногами, а потом раздался звонок, как песня жаворонка весной над широким полем.