Вариации для темной струны

— Хорошо, — услышал я голос, а потом и увидел, что он не сидит в кресле у стола, а стоит у двери и одна рука у него засунута в карман, — хорошо! Это возможно, — я видел, что он посмотрел на дверь и пошевелил рукой в кармане,— у тебя есть ко мне претензии, ты упрекаешь меня в разных вещах, и их столько, что если бы для них были параграфы, я был бы приговорен к смерти. Грон должен был бы меня повесить, застрелить и проткнуть мечом, что он отлично умеет, ведь он бывший палач… — Он снова пошевелил рукой в кармане и сделал вид, что вообще не замечает моего минутного испуга. Торопясь, он снова овладел разговором, следуя, видно, пословице «Куй железо — пока горячо». — Упрекаешь меня, что я о тебе не забочусь и никогда не заботился, что за всю жизнь не сказал тебе ни одного доброго слова, что нет у меня времени, что всегда я куда-то езжу — то в Германию, то еще куда-то, что обещаю и не держу слова… что здесь не дом, а тюрьма, дрессировка собак и убийц, что ты отсюда охотнее всего убежал бы к Брахтлам, к Катцам, в деревню, на кладбище, в Париж… что в доме над тобой всегда висит какая-то угроза, что ты ее чувствуешь на каждом шагу, что теперь она преследует тебя на улице и в парке… Что этого просто-напросто с тебя довольно. Хотя, поскольку речь идет о перекрестных допросах и выбивании из головы, то ты особенно сетовать не можешь. До сих пор я тебе из головы ничего не выбивал и, кроме одного случая, не поднимал на тебя руку. Никогда я тебя не допрашивал, ни в столовой, а тем паче здесь, в этой комнате, все это ты, наверное, путаешь с кем-нибудь другим. У меня вообще ощущение, что ты путаешь лица и подменяешь одного другим, но оставим это. Так же, как оставим, чем пахнет ликер, который ты так любишь, что это, собственно, перечная мята. Тех, перед домом, которых ты видишь уже несколько лет, об этом никогда не было даже намека… Их ты не должен бояться, это мои люди, и они сторожат нас по долгу службы. Хотя в твоем представлении отсутствует объективное: почему ты не знаешь, почему ты чувствуешь себя небезопасно даже на улице и в парке... хорошо… — Он сделал шаг назад к двери, потом почти совсем вынул руку из кармана, и я в этот момент заметил, будто он чуть-чуть улыбнулся, хотя на лице его не дрогнул ни один мускул. — Хорошо, но я настаиваю на том, что ты лжешь, что ты стал хуже учиться, что ты воровал здесь, что ты пьешь и куришь. Когда ты в один прекрасный день станешь таким же взрослым, как все мы, тогда пей и кури. Когда у тебя однажды будет, не дай бог… — сказал он совсем тихо… А потом осторожно вынул всю руку из кармана и замолчал, В кабинете настала мертвая тишина.

И в эту тишину кто-то постучал, и он сказал «войдите».

— Это я, — сказал Грон в дверях — здесь, пан генерал… — И посмотрел на меня…

— Подождите, — сказал он, посмотрев на Грона, тот кивнул и снова исчез.

Он странно усмехнулся, словно именно теперь пережил что-то особенное, что выходило за рамки обычного человеческого разума, что опровергало представления ангелов и людей, посмотрел на руку, которую минуту назад он осторожно вынул из кармана, и подошел к письменному столу, большому ящику и вынул оттуда большую завернутую коробку.