Эйрик рассказал про подарок Ингунн. Она, будто невеста, подарила ему рубашку. На груди и на животе она вышила красивых птиц и затейливый рисунок трав, а с обратной стороны, с изнанки, ее нити не заканчивались узелками, складывались в новый рисунок – в троих смеющихся гномов. И когда дарила, Ингунн сказала, что вышила на рубашке побольше крестиков. Поэтому, надев ее, Эйрик мог не бояться ни злокозненных эльфов, ни дьявола и никакой другой нечисти. Но не взял Эйрик с собой эту рубашку, решил сберечь. А теперь пожалел о том. Он вот как подумал: может, вовсе не Олав сейчас лежит возле них, может, это эльф, искусно принявший обличье Олава, ведь показалось же ему, что не очень похож Олав на того, каким он помнил его по Бирке – пусть прошло много лет… А была бы теперь под рукой рубашка, вышитая Ингунн, накинул бы Эйрик ее себе на плечи и все увидел бы так, как оно есть, без эльфовых хитростей.
Выслушав эти сомнения, игрец посоветовал Эйрику скрестить указательные пальцы и через этот крест как следует рассмотреть Олава. Эйрик, не медля, так и поступил. Однако никаких перемен в спящем Олаве не обнаружил. На том успокоился.
Бересту снилась Настка. Она стояла и радовалась, что вновь увидела его. В длинные Насткины волосы были вплетены молодые березовые листья. И так умело они были вплетены, что казалось, будто растут листья из Насткиной головы. Это очень встревожило Береста. Он ощупал свою рубаху, но не нашел на ней ни одного вышитого крестика. И когда опять поднял глаза на Настку, то увидел вместо нее большую кадку, полную воды. А на поверхности воды игрец увидел Насткино отражение. Лицо Настки было неподвижно и бледно, будто у мертвой, а глаза пусты, холодны, водянисты. Губы ее шевельнулись, но голос раздался не ее – глухой и бесцветный: «Я листьями взбежала на самую высокую березу, я чистыми водами легла на самое глубокое дно». От этих слов Береста зазнобило. Он сложил из указательных пальцев крест и через него уже не увидел кадки.
Утром игрец слышал, как поднялся Олав, как, охая и вздыхая, он добрался до бадейки с водой, как он шумно черпал воду ковшом и обливался, и фыркал, и пил громкими жадными глотками. Потом на некоторое время Олав затих – он, видно, стоял посреди горницы и рассматривал спящих гостей. Потом опять пил, на этот раз вино. И, ощутив себя увереннее, Олав подошел к Бересту. Толкнул его в плечо.
– Послушай, беленький…
Игрец поднялся на локтях. Олав спросил его:
– Я тебе что-нибудь должен? Ты вчера тоже пил у Ярослава?
– Нет, – Берест покрутил головой.
– А кто ты?
– Я Петр… – Игрец кивнул на Эйрика. – Я с ним.
– А он кто?
– Он Эйрик…
В глазах Олава было недоумение. Но здесь Эйрик тоже поднялся на локтях и ответил сам.
– Я Эйрик! Я пришел из Бирки.
– Из Бирки? Так что же из того? Я тоже из Бирки. Правда, давно там не бывал…
– Я твой сын, – пояснил Эйрик.
Олав надолго задумался. Но вот спросил:
– Ты сын Ингрид?
– Да.
– Вот как! – Олав сел за стол и плеснул в чашку еще вина. – А я всегда думал, что моего сына от Ингрид зовут Эйнар…
– Нет, меня всегда звали Эйрик!
– Что ж, Эйрик так Эйрик, – согласился Олав.
После этого он подробно выспросил о том, с кем Эйрик пришел из Свитьод, и кому принадлежит скейд, и какой они везут товар, и где его брали… Эйрик рассказал Олаву все без утайки. А Олав слушал его и посмеивался. Потом пустился в воспоминания. Оказалось, что Рагнара он знал хорошо, и даже лет пятнадцать назад, в свой последний приезд в Свитьод, он отбил у Рагнара женщину. Да, да! Ту самую Уну из Сигтуны. Олав окрутил ее, синеокую, в два дня: пока жених Рагнар где-то там пропадал – не то на охоте, не то на крестинах младенца. И в третий день Олав обвенчался с Уной в деревянной церкви соседнего прихода… Ах, как оттого бесился Рагнар! Дело едва не дошло до поединка, где Олаву, конечно, не поздоровилось бы, потому что Рагнар и пятнадцать лет назад был такой же здоровяк, как сейчас. А может, еще здоровее, ведь Олав судит о теперешнем Рагнаре лишь со слов Эйрика. Еще Олав сказал, что Рагнар по прозвищу Крепыш и в поединке, и в любом другом бою дрался один за шестерых, и никому из своих друзей Олав не пожелал бы перейти дорогу Рагнару. Но наедине с женщиной Рагнар был, как невинное дитя. Сущий ягненок! Представьте, женщина хотела его, а он всю ночь гладил ей коленку! И в конце концов Уна досталась Олаву девственницей.
Здесь Олав расхохотался и, подлив себе еще вина, сказал:
– Я сделаю из вас настоящих мужчин. Я отведу вас к Ярославу!
На это Эйрик ответил, что сам еще не решил, как ему быть. Во-первых, сказал, что он отыскал Олава только затем, чтобы передать ему пожелания здоровья от верной жены Ингрид. Во-вторых, Эйрик не намерен пока никому служить, лишь ищет способ разбогатеть. В-третьих же, его ждет в Бирке молодая жена – Ингунн, дочь Гудбранда…
Услышав имя Гудбранда, Олав покачал головой.
– Не лучшего человека ты выбрал себе в родственники, Эйрик! Я, поверь, хорошо знаю Гудбранда…
Эйрик промолчал, потому что ему нечего было ответить.
Олав же продолжал: