Варламов

Как легко говорить о себе такое опытному лицемеру, ретивому

хитрецу. А каково хвалиться действительно доброму, простому и

смирному — одна маята!

И Варламов неловко мялся, переступал с ноги на ногу, выти¬

рал огромным платком свой потный лоб.

— Та-ак-с... но все-таки, мне кажется... Будет ли оно прилич¬

но, Игнатий Ильич? Не лучше ли сказать... например...

А как, например, лучше, — не мог сообразить.

Не говорить «крухт»? Варламов пытался произнести «фрукт»,

но все равно получалось «крухт». И «хвост» не выговорить, как

ни верти — «фост».

Кто видел Варламова вчера в роли Яичницы, а сегодня —

Болынинцова, не мог не изумиться; куда девался варламовский

басовый рокот? В роли Болыпинцова голос у него высокий, сры¬

вающийся, по-юношески звонкий и ломкий. А лицо? Само про¬

стодушие, ребячья доверчивость, робкая надежда. И глаза — бояз¬

ливо выпученные, беспокойные.

Во время разговора с Натальей Петровной он, рослый и тол¬

стый, изо всех сил старался ужаться, стать меньше, укрыться,

спрятаться за спину тщедушного доктора Шпигельского. Это бы¬

ло очень смешно: похоже, что кряжистый пень хотел бы засло¬

ниться чахлым опенком.

Наталья Петровна согласно Тургеневу должна презирать

Болыпинцова: «глупый человек!» Но Савина, играя Наталью Пет¬

ровну, приветливо улыбалась: «забавный человек!» Не могла ина¬

че, нельзя было не сочувствовать такому безобидному увальню.

Нрав Шпигельский: этот Болыпинцов — «невинная душа, прямо

из златого века Астрея, только что тряпки не сосет». Такого и

играл Варламов.

Тургенев считал «Месяц в деревне» комедией (как и Чехов

свой «Вишневый сад»). Но в спектакле комедийное начало ска¬

зывалось лишь в варламовском исполнении роли Болыпинцова.

Зрители ждали его выхода на сцену и радовались ему каждый

раз. Он как бы вплетал в изысканное кружево тонких тургенев¬

ских диалогов ярко и весело мелькающую, затейливую, красоч¬

ную ниточку.

Через три года после «Месяца в деревне», по настоянию

В. Н. Давыдова, была вновь поставлена на Александрийской сце¬

не другая комедия Тургенева «Холостяк».

Когда-то Тургенев почитал за великое счастье для себя то,

что главную роль в «Холостяке» играл А. Е. Мартынов.

Надо отдать справедливость авторской скромности Тургенева

и отметить, что он, пожалуй, был несколько однообразен в оцен¬

ке актерского исполнения своих комедий.

Так, он писал, что Мартынов «превратил силою великого да¬

рования бледную фигуру Мошкина (в «Холостяке») в живое и

трогательное лицо». Увидав Варламова в роли Болыпинцова, ска¬

зал: «Я не думал... не мечтал, что из этой роли можно сделать

так много». Примерно те же слова повторил Савиной: «Неужели

эту Верочку я написал? Я даже не обращал на нее внимания, ко¬

гда писал... Какой у вас большой талант».

И теперь — писал Давыдову:

«Так же как Мартынов, вы сумели создать живое и целостное

лицо из незначительных данных, представленных вам автором».

А Давыдов играл Михайла Ивановича Мошкина совсем не

так, как Мартынов. Тот — сухонький да верткий, хлопотливый

старичок — все ярился, петушился. А этот — усталый, растерян¬

ный, жалостливый и жалкий — бросался в бой с отчаяния.

Главная тема у Мартынова:

—       Я, брат, добьюсь своего... Даром что старик, я его на дуэль

вызову. Я ему покажу!

А у Давыдова:

—       Что делать, что делать... Никакого средства нет. Просто

хоть ложись и умирай.

Не то что это было хуже. Нет, очень хорошо! Но совсем дру¬

гое. Да и спектакль весь был иной. В нем, рядом с великолепным

Давыдовым, играли Савина роль Маши и Варламов несуразного

Филиппа Егоровича Шпуньдика. Особенно сверкали высоким ак¬

терским искусством и простотою правды первое и третье действия

спектакля, в которых Мошкин и Шпуньдик остаются друг с дру¬

гом наедине.

Завсегдатаи Александрийского театра по нескольку раз смо¬

трели «Холостяка» из-за этих сцен. Знали: увидят «концерт та¬

лантов». Говорили:

—       Уж эти покажут!

И в самом деле, ничем не противореча характерам образов,

оставаясь «не только в шкуре, но и в душе» своих героев, учи¬

няли невольное соревнование в точности, искренности, вырази¬

тельности сценического существования двух разных и в чем-то

сходных человеческих личностей.

Долгой и прилежной службой в столице не достиг Мошкин

больших чинов. Да и не в том дело, что он — чиновник. Тургенева

занимает Мошкин-человек: добрый, порядочный, честный, чистый

в помыслах. И рядовой, обыкновенный, из породы «маленьких».

Не без обиняка наградил автор героя комедии фамилией Мошкин.

Как ему, именно Мощкину, добиться справедливости, уважения