Варламов

ромского. Спрашивали: в какой церкви должно состояться брако¬

сочетание его дочери — в православной, католической? Что за

отец этот Муромский? Таких не бывает! Все это выдумки

г. Сухово-Кобылина!

И, как нередко случалось в Александрийском театре, настоя¬

щая удача пришла при второй постановке пьесы. Так было и на

этот раз — со «Свадьбой Кречинского». В 1880 году спектакль ис¬

полнялся в совершенно новом составе:       Кречинского играл

И. П. Киселевский, Расплюева — В. Н. Давыдов, Муромского —

П. М. Свободин. Еще более окреп и вырос спектакль, когда роль

Кречинского перешла В. П. Далматову, а Муромского — Варла¬

мову.

И в этом составе исполнителей главных ролей — Далматов,

Давыдов, Варламов — «Свадьба Кречинского» шла долгие годы

и стала сценической классикой.

«Едва ли, — пишет Ю. М. Юрьев (в своих «Записках»), — эта

комедия Сухово-Кобылина когда-нибудь исполнялась с большим

совершенством, чем тогда на сцене Александринского театра».

Роль Муромского сильно проигрывает рядом с первыми в пье¬

се — Кречинским и Расплюевым. Эти — ярче, заряжены подлин¬

ным сатирическим запалом.

«Но Варламов силою своего таланта сумел и этой мало благо¬

дарной роли придать значительность отнюдь не меньшую, и

наряду с такими исключительными создателями Кречинского

и Расплюева, как Далматов и Давыдов, стать в центре внимания

зрителей, успешно соревнуясь с первоклассными своими партне¬

рами». Так пишет Ю. М. Юрьев, который видел спектакль не

один раз.

Легче всего и проще представить себе Петра Константиновича

Муромского тщедушным старичком небольшого росточка, смир¬

ным, хлопотливым и доверчивым, беспомощным.

А как же Варламов, — огромный, осанистый, внушительного

вида мужчина? Такого вроде бы не объедешь на кривой.

Яростный политический боец, автор сокрушительной силы

памфлетов, неугомонный, могучий Джонатан Свифт — написал

однажды другу своему, что совсем опутали, запутали его, что те¬

перь он — «беспомощен как слон».

Где было знать Варламову это великолепное образное выра¬

жение английского сатирика? Но играл он Муромского так, что

лучше и не скажешь: был его Муромский беспомощен как слон.

Одно дело, если опутан маленький и неказистый, иное — этакий

исполин! Не жалость слезливую вызывает, а возмущение, негодо¬

вание. Цена другая!

Седые — белым-белые — гладко причесанные на косой пробор

мягкие волосы. Лицо, чисто выбритое, кажется молодым — без

морщин, добродушно улыбчивое. Широкий, с большим запахом,

малиновый, усадебного покроя домашний халат. Это — в первой

картине. Потом — строгая черная пара с безукоризненно белой

сорочкой.

Богатый помещик. Но не белоручка. Рачительный хозяин и

сам работник. Здесь, в Москве, на светских балах и приемах ему

неуютно. Его место — на пашне, в конном дворе, в хлеве, на гум¬

не. Там — он дома. С презрением говорит о столичных бездель¬

никах, бальных шаркунах, пустомелях, «побродягах всесветных».

Не по вкусу ему этот праздный «сахар-свет». С удовольствием

говорит о делах деревенских: пора навоз вывозить на поля, «без

навозу баликов давать не будете».

А т у е в а. Это, сударь, ваш долг.

Муромский. Балы-то давать?

А т у е в а. Ваша обязанность.

Муромский. Балы-то давать?!!

Как он произносил эти слова, Варламов! Удивление, недоуме¬

ние, насмешка, готовность и рассердиться, и расхохотаться. Все

вместе, одновременно. Под конец разговора с Атуевой кажется,

что гнев все-таки возьмет верх. Но тут появляется дочь Муром¬

ского — Лидочка. И лицо Варламова расплывается в такой ра¬

достной, приветливой улыбке, столько в ней преданности и ласки,

что с этой минуты образ Муромского озаряется каким-то чистым

янтарным светом отцовской любви. По Варламову — старик Му¬

ромский вечный пленник этого чувства.

К блистательному барину Кречинскому он относится явно не¬

приязненно. Однако хитер Кречинский, знает, чем подкупить уп¬

рямого старика: милыми его сердцу разговорами о благе и кра¬

соте деревенской жизни, щедрым подарком — племенной бычок,

у которого «вообрази себе: голова, глаза, морда, рожки!» Расска¬

зывая об этом бычке, Варламов сладостно и мечтательно зажму¬

ривался, и — руками, руками изображал голову бычка, глаза,

морду, рожки... Рассказывали пальцы, ладони, кулаки, локти.

И весело смеялся сам и смеялись зрители в зале.

А Кречинский продолжал ворожить. Но старик Муромский

сдается не скоро, он еще будет биться и сопротивляться. Побеж¬

дает не так Кречинский, как Лидочка, ее любовь к Кречинскому.