Варламов

тестовать против подобных «вариаций», а человек от театра, на¬

стоящий драматический писатель, прислушался бы к ним и,

возможно, вставил бы их в свой текст. Эти «вариации» не были

надуманы, а являли собою бессознательный интуитивный твор¬

ческий процесс высокохудожественного порядка».

Это — правда. Отсебятины «сочинялись» чаще всего именно

безотчетно, возникали как бы сами по себе, по ходу действия,

по внутреннему состоянию, ощущению образа. Вот пример из

воспоминаний того же Горина-Горяинова:

«После спектакля я сказал дяде Косте:

—       А вы, Константин Александрович, чуть не угробили меня

вашим монологом.

—       Каким, мой дорогой?

—       Да вот тем, что вы вставили в начале сцены.

—       Вставил? Да что ты говоришь! Как же это я его вставил?

А я и не заметил».

Как мог заметить, если вставлял слова не он, Варламов,

а действующее на сцене лицо по своей неодолимой потребности?!

«Варламов принадлежал к числу таких актеров, которые

могли бы выйти на сцену и, руководствуясь только одиночными

вехами, определяющими течение пьесы, но не зная никакого

текста, сымпровизировать перед вами действие, столь полное

жизни, что вы расплачетесь или рассмеетесь, смотря по обстоя-

тельствам».

Так пишет восторженный почитатель варламовского таланта

Э. Старк. И сполна дает волю актеру, —¦ впрочем, не всякому,

только Варламову:

«...Если все намерения артиста выполняются с такой тонкой

и непринужденной виртуозностью, что никакой «игры» уже не

видишь, а просто зришь перед собою живого человека, то это

уже такое чудо сценического творчества, горение такого вдохно¬

венного огня, что совершенно безразлично становится, сказал ли

артист все слова, какие написаны у автора и в том самом поряд¬

ке, каком написаны, или он что-нибудь пропустил, переставил,

или даже произнес совсем другую фразу, сохраняя, однако же,

смысл, данный автором».

Но случалось Варламову играть роли, в которых «смысл, дан¬

ный автором» едва приметен, жидок, куц и хил. Тогда и варла-

мовские отсебятины оказывались пошлыми и дурными по вкусу,

вызывали недоумение. Не может же созреть добрый плод на бро¬

совой почве! Но ласка поклонников нередко ввергала его в не¬

разборчивость.

А иной раз он откровенно проказничал.

В спектакле «Дверей не заперли» (пьеса П. П. Гнедича)

Варламов играл роль «доброго малого» ротмистра Кобызева, ко¬

торый в столичных гостиных »бахвалится своими подвигами на

балканской войне.

—       Я был дважды ранен, — гордо заявлял ротмистр.

—       ...в затылок, — добавлял от себя Варламов, указывая рукой

пониже спины.

Так было смешнее...

—       Иностранные газетчики рисовали с меня командующего

офицера, — хвалился ротмистр.

А Варламов говорил:

—       ...главнокомандующего!

Тоже смеха ради. Он и понятия не имел о том, что главно¬

командующим был великий князь Николай Николаевич. И что

малопочтенное ранение в «затылок» приходилось этой высокой

особе...

На первом спектакле «Дверей не заперли» присутствовал ми¬

нистр внутренних дел князь А. И. Лорис-Меликов и, приняв вар-

ламовские отсебятины всерьез, почел пьесу «неприличной для

императорского театра», приказал прекратить дальнейшие ее

представления. Двери заперли!

(Об этом случае рассказывает П. П. Гнедич в своей «Книге

жизни».)

Много было разговоров вокруг варламовских отсебятин.

—       Лень выучить роль, вот и несет что попало.

—       Что попало?! Нет, говорит своими словами, но никогда не

врет. Все в образе!

—       Памятью владеет скверно, все надеется на суфлера, да

не слышит, туговат на ухо.

—       А зачем ему ловить каждое авторское слово, если не хуже

его знает душу роли?

Да, если не слово, то душу роли знавал наверняка. Этого не

отнимешь. А отклонения... Что ж, не будь иных отклонений, не

было бы и откровений.

Вот еще одна роль, освоенная Варламовым, подобно Галтину

в «Борцах», с безукоризненным совершенством. Это — Столбцов

в пьесе В. И. Немировича-Данченко «Новое дело».

Шла эта пьеса и в Малом театре, и в других театрах страны.

Но современники запомнили только одного Столбцова — варла-

мовского.

Любопытно, что автор неохотно пошел на то, чтобы главная

роль в пьесе была поручена Варламову. Писал одному из работ¬

ников Александрииского театра (А. Е. Молчанову, письмо от

7 июля 1891 г.), что признает «громадный талант» Варламова, но

не видит, не слышит в нем барина, интеллигента, что тот при¬

вык играть купцов, мещан, чиновников, а Столбцов — «прежде

всего барин» и «уверенный в своей силе».

Напрасны были авторские опасения. Варламов сыграл эту

роль безупречно хорошо, горячо, запальчиво, с подлинным про¬