Варлок #4 - Рубикон

Впрочем, помимо этого бесконечного движения вниз, было еще кое-что, что не позволило мне бесследно исчезнуть, развеяться и окончательно потерять себя. Мой недавно окончательно обретенный аспект, пульсацию которого я чувствовал каждой клеточкой своего, казалось бы, несуществующего тела. Одинаково отрицающий как существование привычного мне реального мира, так и этого непонятного пространства, он словно бы оберегал меня от чего-то страшного, что давно уже должно было произойти со мной, окончательно стерев из всех граней бытия человека, называющего себя Кузьма Ефимов.

Не имея возможности пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже моргнуть, и видя перед глазами исключительно непроглядную черноту, я все же каким то непонятным образом чувствовал, что пока существует аспект – я не исчезну, но стоит мне только сдаться, разрешить окружающей меня пустоте поглотить то, что, наверное, можно было бы назвать душой, и материально-энергетическая сущность, придающая мне сил, оставит меня. Уйдет, позволив свершиться неизбежному.

Именно поэтому я боролся. Хотя… хрен его знает, как это, собственно говоря, происходило, потому как в том, что заменяло мне сейчас голову, не могло удержаться ни одной целостной мысли. Казалось, не существовало ни единого настоящего желания, а из ощущений полноценным оставалось только чувство бесконечного падения и что-то щемящее в груди, что не давало мне покоя.

Не знаю, сколько времени я находился в таком состоянии, но вот вокруг меня что-то изменилось. Тьма внезапно перестала быть пустой и безжизненной. Она наполнилась… словно бы потоками воды, невидимые струи которой омывали, слегка холодя, мое уже не падающее, а медленно тонущее тело.

Внезапно словно нахлынула подводная волна. До этого момента лежавшего на спине меня вдруг закрутило, завертело и понесло куда-то и вдруг выбросило в резанувший по глазам свет. В ушах противно зазвенело, затем что-то затарахтело, и я почувствовал какую-то вибрацию… затем ощутил тело, да и вообще поза, в которой я сейчас находился, показалась мне чем-то очень зна… внезапно, словно бы щелчком вернулось зрение.

– Твою мать! – рявкнул я, от неожиданности крутанув руль байка, на котором я каким-то непонятным образом оказался.

Естественно, тут же вылетел из седла резко взбрыкнувшей и перевернувшейся машины, оттолкнулся руками, чисто с перепугу, несмотря на оттягивающий спину сидор, крутанув высокое заднее сальто, чуть было не получив по зубам ствольной коробкой автомата, и, оказавшись на ногах, затравленно начал озираться по сторонам. Попытка с ходу понять, где я, собственно, оказался, успехом не увенчалась, так что я еще секунд пятнадцать топтался на месте, вертя головой и хлопая глазами.

– Что за е… – Последовавшая за этим тирада слов на двадцать, высказанная мною в полный голос и наполненная всей доступной мне болью русской души, явно не передавала весь спектр чувств и переживаний, испытанных мною в этот момент.

Я оказался в самом настоящем лете. В смысле, что я стоял на поляне, поросшей сочной, ярко-зеленой травой, среди которой пробивались какие-то желтенькие и оранжевенькие цветочки, типа наших лютиков. С неба припекало совсем не декабрьское солнышко, которое, как мне показалось, было даже чуть крупнее обычного, а вокруг раскинулся самый настоящий шумящий молодой листвой лес… или даже сельва. Причем явно не наш и, скорее всего, вообще не европейский. Потому как это все имело вид причудливо изогнутых стволов с поросшими у корней папоротниками, раскинувших в разные стороны лапами ветвей, накрепко переплетенных между собой, кроны деревьев были обвиты лианами, которые свисали с них петлями, словно пучки проводов у нерадивых монтажников.

В воздухе надо мной, видимо потревоженные еще моим появлением, чирикая и вереща на разные лады, метались тучи разноцветных птиц, создавая жуткий переполох. На одних только ассоциациях их почему-то очень хотелось назвать не иначе как «тропическими», тем более что некоторые из них очень напоминали попугаев, туканов и еще черт-те что, назвать породу которых мог бы, наверное, только профессиональный орнитолог. Крикам потревоженных пернатых вторили дикие вопли обитателей верхних ярусов леса, в основном обезьян, которые едва различимыми взгляду тенями метались с ветки на ветку и фигурки которых без труда выхватывал мой уже порядком натренированный «третий глаз».

Рядом, метрах в десяти от меня, гулко тарахтел, завалившись набок, внедорожный мотоцикл Yamaha MACROS-3 Mikoto-Duragune, выкрашенный под отечественную «цифру» цвета темного хаки. Старенькая боевая лошадка времен Первой Магической войны, на которой наши островные союзники планировали покорять восточное побережье Китая. Прекрасное средство передвижения по бездорожью и отвратительная попытка островитян претворить в жизнь свою розовую мечту о машине-трансформере.