Варшава

– Прописка временная?

– Да, в общежитии.

– Ладно. Занятия в какую смену?

– В этом году – во вторую. Обычно с двух до шести тридцати, а сегодня были с двенадцати тридцати до пяти.

– Вообще, я тебе говорил – мы хотели взять девушку, чтоб сидела в офисе, – ну, секретарша, короче. И заодно чтоб переводила. У нас была одна… Но можем попробовать и тебя. Тогда надо, чтобы ты приходил утром, часам к девяти, и был здесь до занятий – звонки там если какие, с клиентами… Разберешься постепенно с сигнализациями, сможешь отвечать на вопросы. Ну и вечером тоже приходить, но там уже чисто перевод. Как тебе такое?

– А зарплата?

– Ну а сколько бы ты хотел за такую работу?

– М-м… Долларов пятьдесят.

– Это очень много. Столько я тебе дать не могу – мы тут деньги не печатаем. Сам пойми – дам я тебе, к примеру, полтинник, а ты его не отработаешь… Тогда я влетаю… Так что, давай, может, начнем с двадцатки, а там посмотрим?

– Ну, не знаю…

– Сейчас, знаешь, сколько безработных? А студентов сколько ищет работу? Жрать все хотят, а студентов никуда не берут, все хотят, чтоб на полную ставку. И мне сюда звонят, просятся на работу. Но я никого не беру. Те, кто сами просятся, обычно нулевые. Вот ты хоть английский знаешь. Ладно, посмотрим, как оно у тебя пойдет… Ну что, согласен пока на двадцатку?

– Надо подумать.

– Нечего тут думать, больше этого ты нигде не заработаешь. Я знаю, что говорю. У меня, знаешь, сколько знакомых на фирмах? И много кому нужны переводы, но никто не хочет за это платить.

– Ну, хорошо…

– Тогда завтра и приступай – к девяти утра. – Он достает записную книжку, открывает. – Вот, записываю тебя – с четвертого сентября. Значится, четвертого октября я выплачиваю тебе зарплату.

– А как вас зовут?

– Сергей Борисович. Костыленко Сергей Борисович.

***

Захожу в «12-01» к Андрюхе Конькову – он учится на моем потоке, в двести восьмой.

Андрюха сидит на кровати с конспектом. Его сосед, Сим, – высокий, с длинными волосами, в рваных джинсах – за столом.

Здороваемся. Андрюха жмет руку сильно, а у Сима ладонь вялая, мягкая.

В комнате полно музыкальной аппаратуры и полок с кассетами и книгами. Бобинник «Ростов» и кассетник «Вега», усилитель, большие колонки С-50. Двухтомник Ницше, четыре тома Кортасара в клетчатых обложках. Куча книг на английском и на немецком. Обоев не видно вообще: между полками висят коллажи из голых девок, фотографий Сталина, Горбачева, газетных заголовков, листов отрывного календаря, новогодних открыток пятидесятых годов. Третий чувак из этой комнаты, Димм, уехал на год учиться в Америку. На его кровати свалены книги, журналы и кассеты.

– Водку будешь? – спрашивает Андрюха.

– Буду.

Он достает из-под стола бутылку, двухлитровую банку соленых помидоров и литровую с домашним овощным салатом.

– Поставь музыку, Сим.

– А что поставить?

– Что хочешь, только чтобы под водку шло хорошо.

– «Гражданскую оборону»?

– Давай. Кстати, как ты, Вова, относишься к «Гражданской обороне»?

– Я ее мало слышал.

– Значит, услышишь много, – говорит Сим. – Андрюха у нас большой поклонник товарища Игоря «Егора» Летова.

– «Гражданская оборона» – это мрачная мощная депрессивность. И ты не можешь этого не признавать.

– Я признаю, вернее, раньше признавал, а потом разочаровался – когда Янка погибла. Летов – шарлатан. Говорит, что самоубийство, – это круто, и люди его слушают и убивают себя, а он остается жить.

– Никого нельзя заставить себя убить. У Янки были свои причины. И вспомни, что сам Егор сказал в интервью – что продолжать жить и что-то делать – это круче, чем суицид.

– Ну, он много чего сказал в интервью. Жизнь меняется, все меняется. Идеология «Обороны» – издевательство над коммунистической системой, а система рухнула – и все, это уже не актуально.

– А ты что, слушаешь только то, что актуально? Или то, что цепляет?

– То, что цепляет. Только Летов меня уже не цепляет.

Водки в бутылке – на дне. Андрюха разливает остаток по стаканам.

Я выпиваю, цепляю вилкой мягкий, водянистый помидор. Он падает на накрытый газетой стол, расплескивается.

– Все заебало вообще, – говорит Андрюха. – Полный мрак и беспросветность. Кругом – сплошная лажа. Все думают только про бабки, как побольше заработать. А ведь это, в сущности, херня…

Сим смотрит на него, хмыкает.

– Да, началось. Подсел чувак на измену. -…Я не представляю себя в этой системе, не представляю, как буду, например, копить на машину. Квартиру, конечно, хотелось бы свою, но это сейчас нереально, кончилась халява…

– На самом деле, капитализм – не так уж и плохо, говорит Сим. – Просто у нас все делается через задницу, и у обычного простого человека – не бандита и не партийного босса – шансов мало. Но если бы не капитализм, ты б даже «сникерс» не попробовал или попробовал бы лет через пять.

– Знаешь, где я твой «сникерс» видел? Ты еще скажи, что итальянский унитаз – это заебись. Такое впечатление, что эти крутые торгуют между собой. Один продает «джип», а за навар покупает себе итальянский унитаз. А кому он продал «джип», тот спекулирует итальянскими унитазами.