Варшава в 1794 году (сборник)

– Все мы тут друзья короля и слуги его, – воскликнул он. – Тайн иметь не можем. Возвращаюсь от наияснейшего пана… великое несчастье. Воевода в эти минуты даёт знать, что изъято письмо ксендза примаса… письмо, которое его жестоким образом обвиняет в глазах революции. Поэтому эта чернь осмелилась перед дворцом примаса поставить виселицу. Дали знать королю… примасу угрожают судом и позорной смертью Коссаковского и Массальского… примаса спасать нужно… завтра может быть слишком поздно. Письмо задержано, но уничтоженным быть не может. Отсрочили распечатывание… примаса спасать нужно… а тут из нас ни один не может даже выйти из замка и приблизиться к дворцу примаса, чтобы узнанным не был…

Он поглядел на меня, я поднялся.

– Если нужно, я пойду, – сказал я.

– Иди, – воскликнул ксендз, – пойдём со мной к королю.

Мы снова спустились по лестнице, коридорами, ступая на цыпочках, дошли аж до двери кабинета, в котором слышен был плачь.

Все были так испуганы, взволнованы, что никто не удивился, когда меня, незнакомца, впустили в кабинет. Король со сложенными как для молитвы руками стоял на коленях перед распятием, бывшим на столе, но молиться не мог, глаза были сухие, губы бледные. На канапе рядом рыдала гетманова Браницкая, рядом с ней – потрясённая пани Замойская с заломанными руками казалась умирающей. На полу – её дочка, пани Мнишкова, как упала, видно, так, положив голову на колени матери, осталась, не в состоянии уже двинуться. В дверях стоял бледный и с тёмными своими волосами кажущийся белым как снег князь Ёзеф со скрещенными на груди руками.

Когда я вошёл, король не обернулся… никто не смотрел; ксендз, который меня сопровождал, немного дотронулся до стоящего на коленях, который весь содрогнулся и посмотрел на нас.

– Этот пойдёт, – сказал ксендз.

Король встал, постепенно приходя в себя. В руках держал уже, видно, готовую бумагу и маленькую коробочку. Рука его дрожала лихорадочными движениями.

– Честью и Богом заклинаю тебя, иди, старайся протиснуться незамеченным. Камердинеру или капеллану скажи – от меня! В руки, в собственные руки отдай примасу и – вернись, если сможешь…

Говоря это, он втиснул мне запечатанную бумагу и коробочку.

– Ради Бога, не дайся им в руки, не отдай содержимое… осторожность, благоразумие, буду тебе благодарен. Может, когда придёт время, если доживём, сумею выплатить тебе долг за эту услугу. Очень обяжешь меня… Иди – возвращайся!

Король поцеловал меня в голову и оттолкнул. В те же минуты гетманова начала ещё громче плакать, рыдание пани Мнишковой вторило ей, князь Ёзеф исчез за дверью. Мне отворили кабинет и я оказался с Рыксом в передней. Один я никогда бы не попал к воротам… Тут внутри я заметил уже городскую гвардию, но горожане этим утром видели меня с Килинским, я не боялся, что меня задержат. Я шёл смело. Один из горожан крикнул: «Стой!» Меня отвели под горящий в нескольких шагах фонарь. Я начал смеяться. Стража узнала меня, потому что столяра Дубского я лично хорошо знал и с утра разговаривал с ним.

– А что вы, поручик, тут делаете ночью? – спросил он.

Я похлопал его по плечу.

– Вы не должны меня допрашивать, я был послан посмотреть, что у вас делается, но вижу, что всё в порядке, и не спите.

– Уж об этом будьте спокойны, – отозвался Дубский, – мышь не проскользнёт.

Поздоровавшись с ними, я очутился на площади и отдышался. Из окна кто-то, видно, наблюдал за моим выходом, потому что я слышал, как оно потихоньку закрылось. Спешным шагом я направился к дворцу примаса. Улицы были вполне спокойны и представляли ежедневный вид: ворота домов закрыты, шинки также. Редко где во всех этажах светилось. Я приближался к также тёмному дворцу примаса, где встретил какую-то кучку людей. Они тихо шептались, казалось, не обращают на меня внимания.

Во дворе не было живой души, двери дворца были плотно закрыты, а из-за решёток в одном только окне мерцал слабый свет. Внимательно оглядываясь по кругу, я постучал медленно и осторожно. Меня не сразу услышали. Оконное стекло отворилось и показалась голова.

– От короля! Срочно! – бросил я тихо.

Ближайшие двери тут же отворились. В коридоре стоял ксендз, это был капеллан примаса. Казалось, он хочет перехватить посольство. Я сказал, что то, что имею, могу отдать только в его собственные руки.

Таким образом, мы пошли вместе.

В покоях было темно. Ряд длинных залов, украшенных картинами, крестами, гербами, пустых, овеянных каким-то холодом замкнутых стен, мы должны были пройти по разложенным коврам аж до кабинета при спальне примаса.

Капеллан постучал и сначала вошёл один. Через минутку он впустил меня и закрыл дверь.

Ксендз примас, величественная, красивая фигура с бледным лицом, чистыми и спокойными чертами, сидел в огромном кресле с книгой на коленях.