Варвар

- Иногда приходится ломать устои и менять образ жизни, Снежана. В твоём случае это просто необходимо, - непривычно ласково касается моей щеки, там, где синяк, и склоняется к моим губам. - Разве тебя устраивает такая жизнь? Твой муж не просто неудачник, который загнал свою семью в долговую яму, он ещё и сутенёр, продавший мне тебя в вечное пользование.

- Как это в вечное пользование? Нет, ты неправильно его понял! Он не идеален, да. Но кто не ошибается? Я уверена, он уже раскаивается о своём поступке и…

- Что? - Варвар прищурился, глядя на меня с какой-то наигранной жалостью. - Ты до сих пор веришь в то, что такой трусливый урод может испытывать раскаяние? Да он в обмен на свою шкуру отдал мне и тебя, и своего ребенка. Очнись, Снежана. Не разочаровывай меня. Мне казалось, ты умнее.

Пропускаю его оскорбления мимо ушей, потому что слышу железную уверенность в его словах.

- Отдал? Просто так взял и отдал? - голос снова дрожит, и я начинаю ненавидеть себя за слабость и беспомощность. За свою жизнь, которую позволила изувечить.

- Ты разве не слушала запись, которую я тебе отправил? - наконец, отпускает меня, засовывает руки в карманы.

Запись… Да, он что-то такое говорил днём, но я тогда не обратила внимания, а телефон даже в руки не брала.

- Нет? Так возьми и послушай. А завтра обсудим эту тему. Всё. Жди сына. На ночь он останется с тобой, а утром его отвезут к специалисту. Я всегда держу своё слово. И опять же, убегать не советую. Тебе некуда идти, Снежана. На данный момент у тебя есть только я. Тот, кто может дать тебе если не всё, то очень много. Чем быстрее ты повзрослеешь и взвесишь своё положение, тем лучше будет для тебя и мальчика. Доброй ночи, - он вышел за дверь, а я услышала чьи-то голоса, которые постепенно стали отдаляться.

Взяв мобильный, открыла сообщение, присланное с незнакомого номера и нажала на «плей».

ГЛАВА 18

Подруга рассказывала о том, как встречалась тайком с моим мужем и в её голосе, хоть он иногда и вздрагивал, я слышала насмешку. Надо мной. Над моей наивностью и розовыми очками, в которых прожила, кажется, полжизни. А теперь их осколки вырезали мне глаза, и я истекала кровью.

Опустившись на пол, тихо всхлипывала, а она всё говорила, говорила, каждым своим гадким словом полосовала по сердцу, словно тупым, ржавым лезвием, оставляя такие глубокие раны, которые, кажется, уже было не излечить.

Иногда вставлял пару слов Пётр. Он признавался в том, что почти всё время дурачил меня и проигрывал деньги. Те множественные займы, о которых я ничего не знала, я же и оплачивала. С ума сойти. А ведь, если прикинуть, я неплохо зарабатывала на репетиторстве, да и зарплаты учителя достаточно, чтобы прожить на эти деньги месяц. Пусть скромно, пусть без всяких излишеств, но вполне возможно. И пособие на Виталика… Ещё год назад Петя сказал, что его прекратили выплачивать. Я хотела добиться правды, хотела пойти по инстанциям в поисках справедливости, но муж велел: «Забудь. Не унижайся». Сволочь. Какая же сволочь! Как он мог поступать так со своим сыном! А я? Чем я заслужила подобное?

Я слышала, как Петра били и, если раньше сошла бы с ума от боли за него, то сейчас, после всего услышанного, злорадствовала. Я хотела, чтобы ему было также больно, как в тот момент было мне. Желала ему этого всей душой.

И в завершение (словно всего этого было мало) я услышала, как Марат выторговывает меня с сыном, словно животных на базаре. И муж, недолго думая, принял условия предложенной «сделки», как назвал это Варвар. За определённую, весьма невысокую цену дал разрешение на то, чтобы Виталика забирали и привозили ко мне в любое время дня и ночи. А меня… Меня продал с концами. Марат не врал. Всё именно так и было.

Свернувшись калачиком, я тихо выла и стучала телефоном по полу, пока тот не замолчал и не треснул дисплей. Ненавидела ли я свою бывшую подругу и мужа? Нет. Я ненавидела себя. За то, что позволяла так с собой обращаться. За то, что упорно не видела их подлости. За свои несбывшиеся мечты, собственноручно погребенные под тяжестью бессмысленного, адского труда. За то, что убила на этих людей столько времени…

Когда в дверь постучали, смахнула слёзы и поднялась с пола. Нельзя сейчас расклеиваться, сын не должен видеть меня такой.

- Да! - голос всё ещё дрожал, и в горле саднило от истерики, но я прикусила губу до крови, заставляя себя отбросить всю ту боль и ярость, что снежным комом нарастали внутри.

- Добрый вечер, - в номер вошёл приземистый, широкоплечий мужчина.

За ним осторожно вошёл Виталик, заплаканный и перепуганный, отчего во мне поднялась волна жгучей ненависти ко всем, из-за кого мой малыш страдал. Ублюдки проклятые. Он ведь маленький совсем. Пятилетний малыш! И боится чужих людей. А эти мрази играют им, словно мячиком, дразня меня, как собачонку.

Увидев меня, сынок всхлипнул и бросился через весь номер, протягивая свои маленькие ручки.