Варвар, который ошибался

Я начал останавливать лошадей, поворачивая фургон боком, а взгляд тем временем оценивал машину.

Размером эта штука была со средний такой корабль. Но не это меня удивило.

Понимаете, у машины был сургучно-глянцевый, розовый, покрытый заостренными наростами панцирь высотой ярдов в семь и… брюхо.

Восемь пар цельнокованых стальных вороненых колес располагались примерно в ярде над землей, светло-оливковое брюхо же свешивалось почти до земли и заметно раздувалось и опадало, как будто машина… дышала. Между колесами виднелись круглые дыры, крупные, голову можно просунуть.

Определенно – машина была живая.

Виджи привстала, ахнула, глаза округлились.

– Куок! – пронзительно и мерзко воскликнула машина. – Куок! Куок!

Я не видел пасти, глаз, носа. Панцирь гладко закруглялся с обеих сторон, будто на восемь пар колес насадили гигантский, в семь ярдов высотой, пирожок.

– Арруау! Арруау!

Я задрал голову: лузгавка взбежала на гребень холма и скалила оттуда острейшие клыки. Тело ее переливалось, текло, будто ртуть, постоянно находясь в движении. Вдоль змеиного тулова располагался лес черных игл, смотревших в сторону хвоста – чешуйчатого и заостренного. Лапы с когтями – каждым можно вскрыть брюхо не только троллю, но и, пожалуй, сказочному дракону. Морда как у ящерицы, но пасть побольше относительно головы, да не столь выпуклые глаза.

– Арруау! Арруау!

– Куок! Куок! Куок!

Звуки были равно пронзительные и равно мерзкие, они ввинчивались в уши, проникали до костей, царапали душу. А мне и без того было погано – жар теснил грудь, в голове снова разгулялись бойкие гномы.

Виджи ахнула:

– Они… переговариваются!

Олник сунулся между нами.

– Кракенваген, Фатик! Маги Талестры наращивают живую плоть на металл, сплавляют их вместе, выращивают живое… Живой движитель приводит в действие колеса, только представь! Они называют это создание… сейчас-сейчас… Cracken omnia ectus, или папочка… Ой, бедная моя голова, я не хочу это все знать!

О Гритт, с кракенвагеном Олник обещал мне встречу. А еще – с драккором.

Со второго фургона что-то вопили. Я увидел, как с него соскочили Самантий и Крессинда – в руках гномши сверкнуло оружие. Возницы, Нанук и Ванко, стояли на козлах, похожие на статуи. Думаю, я выглядел так же.

– Да уж, это не ваша дымовальная машина, Олник.

– Да уж не наша!

Какое удивление, я думал, он полезет в амбицию.

– И не машина карликов, Фатик.

– Это точно.

– Это розыскная команда. Отлавливают брадмурских тварей, или убивают, если те слишком опасны. А еще ловят разбежавшихся заключенных… Эркешш махандарр, откуда я это знаю?

– Арруау! Ау… ау!

– Куок! Куок! Куоо… куоо…

Раздался хлюпающий звук, и в боку кракенвагена откинулась узкая рампа, по которой спешно начали спускаться фигуры в черных бурнусах.

Кверлинги, Злая Рота, мои старые знакомые. Замыкал движение молодец в серой хламиде чародея Талестры.

Кверлингов было много, больше десятка.

– Арруау!

Лузгавка была уже рядом, я и глазом не успел моргнуть, как она оказалась перед моими лошадьми. Я натянул вожжи, удерживая обезумевших коней. Тулово лузгавки было длиной ярдов в десять. Оно текло, тварь постоянно находилась в движении, и под чешуйчатой кожей лап виднелись сильнейшие мышцы. Пахло от лузгавки кровью и чем-то терпким, словно ее натерли приправами. И никакого зловония. Видать, поэтому ее и прозвали лапочкой.

– Дларма… Эту лапочку почти невозможно убить. Умеет заживлять раны!

– Фатик!

– Тихо, Виджи. Нет… не швыряй в нее фонари!

Лузгавка вдруг остановилась и издала длинный рыгающий звук. И еще несколько. После чего отхаркнула латные рукавицы Маммона Колчека. С костями.

Эх, плакал мой аккредитив для банка Траука. Странно, что кое-чего другого с лузгавкой не происходит. Видимо, еще не время.

Мой учитель театрального мастерства Отли Меррингер не раз говаривал: главный закон пьесы гласит: «Если в первом акте заявлена троллья дубина – в последнем она должна проломить кому-то голову». Так требует искусство пьесы, в которой все элементы должны лежать на своих местах, не выпирать, не быть лишними. Все, что лишнее – должно отсекаться. Однако реальная жизнь – совершенно хаотична. Если я рассказываю вам про латные рукавицы Колчека, да еще говорю, что сам он – профитролль, вы вправе ожидать, что этими самыми рукавицами кулачный боец прибьет как минимум десяток врагов. Увы, реальная жизнь – хаос, где может случиться что угодно. Маммона Колчека убила лузгавка, убила, попробовала на вкус, – и не подавилась. Перчатки не сработали. Дубина провисела впустую. Так и бывает в реальной жизни. И только так. И еще – в жизни совпадения случаются гораздо чаще, чем в пьесах. Уж не знаю, почему.

Лузгавка резко повернулась к нам задом, иглы на ее теле встопорщились. Она метнулась к кракенвагену, по дороге стоптав трех кверлингов.

Кракенваген же выпростал из дыр меж колес длинные кольчатые щупальца цвета индиго, с крючьями на кончиках.

Cracken omnia ectus схлестнулся с Wernae accetilukus feste.