«Не больно-то и хотелось!» — гавкнул Никита.
— Ой, Любава, работает!
Любава покачала головой:
— Конечно, работает! Зачем сейчас выпила? Никита, ты нам потом расскажешь, что помнишь. А то Варвара будет на Марью волком смотреть — она у нас чувства скрывать не умеет. К слову, тебе не кажется, что Никита стал чуть больше волком?..
Троица дошла до дома Варвары, где Любава только и смогла, что охнуть, увидев разгром. Никита вдруг понял, что так и не поблагодарил Варвару, поэтому закрутился вокруг неё, гавкая все слова благодарности, которые мог вспомнить — ведь если бы не он, не было бы у неё этих шрамов! Варвара потрепала его по голове и сказала, чтобы он о прошлом не думал.
— Битого, пролитого да прожитого не воротишь, — сказала Любава.
Варвара переоделась в голубой сарафан. Рубаху оставила, чтобы скрыть розовые шрамы от старшей сестры — они не хотели говорить ей всё сразу, чтобы та не пошла напрямую к Кощею разбираться. Никите она строго-настрого запретила ходить к обелиску с грибами, чтобы ничего не сдвинуть. Он проворчал, что не маленький.
Уже когда девушки подходили к молочной реке, Любава сказала:
— Ты зря его Ником зовёшь. Всегда помни: он не собака. Иначе он сам забудет и одичает. Он и правда маленько изменился.
Глава 9
У Марьи, как обычно, царил закат, бросавший сиренево-розовые отблески на синюю траву и фиолетовые листья деревьев. Здесь Кощей обычно отдыхал, прежде чем уйти в свой дворец, поэтому яркий свет был бы некстати.
— Может, надо было звякнуть? — с сомнением проговорила Любава, отмахиваясь от навязчивых светляков.
— Разве же она когда-нибудь отвечает? — сказала Варвара.
— И то правда!
Пришлось стучать. Марья точно почувствовала, что кто-то пересёк реку, но не вышла. Варвара испугалась, что и с третьей сестрой что-то случилось, но спустя некоторое время дверь отворилась.
— Что это вы здесь делаете, девчоночки мои? — игриво спросила женщина в чёрном сарафане на голое тело, обнажавшим плечи. — Что мрачные такие? Ну, заходите давайте, присаживайтесь — в ногах правды нет.
Марья, третья кощеева сестра, была старшей как по званию, так и по возрасту — в два раза взрослее Варвары и Любавы. К Кощею она пришла лет пятнадцать назад и видела уже нескольких первых и нескольких вторых сестёр. Светлые волосы её, обрамляющие бледное узкое лицо, с тех пор изрядно разбавили седые пряди, а вокруг голубых глаз прибавилось морщин, но это только сделало её красоту острее и опаснее, словно ледник на вершине горы.
Варвара, пока шла за ней, тайком распустила волосы, чтобы прикрыть свежие шрамы. От прихожей одна дверь вела в спальню с большой кроватью, а другая — в столовую с круглым столом. От множества свечей шёл жар. Роились мушки — убирали пыль и остатки еды. У Марьи не было не то что печки — ни намёка на кухню, зато имелись иные чары.
Когда девушки уселись, она поставила на стол чёрную керамическую пластину, на ней устроила серебряную кастрюльку, засыпала молотую жжёную пшеницу — чая у неё не водилось, залила водой. От кастрюльки пошёл пар, и Марья разлила напиток по чашкам.
— Молоко? Сливки? Мёд? Перчик? — подмигнула она Варваре.
Той не нравилась эта чёрная жижа в любом виде, поэтому она просто поблагодарила сестру и взяла как есть, без добавок. Любава пожелала молоко. Марья выбрала из миски, наполненной разноцветными шариками, один, белый, постучала им по столу, беззвучно проговаривая губами заклинание, и на последнем ударе шарик впечатался в стол, стал плоской лужицей, которая потекла вверх и сформировала маленький глиняный молочник.
— Как же здорово, Марья! — хлопнула в ладоши Любава. В присутствии старшей она всегда превращалась в восторженную девочку.
Марья раздавила на тарелку два шарика — на этот раз коричневых. Получилось по горсти жареного арахиса, который для Марьи когда-то раздобыла Варвара, и лесного ореха. Стояла душная, неудобная тишина, нарушаемая стуком ложки о края чашки — Марья добавила себе мёд.
— Ладно, девчоночки, можете не пыхтеть, правильные слова придумывая. Я кота расспросила. Говорит, ты, Варвара, в богатыря влюбилась.
Любава вытаращилась сначала на одну сестру, потому на другую. Варвара, только хлебнувшая чёрного варева, подавилась и закашлялась.
— Это я-то? — воскликнула она.
— Ты, — кивнула Марья. — А Кощей его не пожалел. Поэтому пришли?
— Я не влюбилась, — ответила Варвара, краснея до ушей, чем вызвала у старшей усмешку. — И это не первой важности вопрос. Мы пришли спросить, как прошла твоя последняя встреча с Кощеем. Ты ничего непривычного не заметила?
Марья подняла брови-дуги.
— Например?
— Ну-у… — протянула Любава. — Он такой суровый был в этот раз. И с царевичем…
— С богатырём он милостиво поступил, малышка, — перебила Марья. — Ему повезло, как ни одному другому. Не останься Кощей у меня подольше, богатырь ваш, царевич, пошёл бы за реку — видела я, как он упрям! — а там бы его Кощей в камень и обратил. А теперь бегает щеночком по полям и лугам, чем не жизнь. Отпустите его уже к людям. Вы его не расколдуете, а Кощей такое условие поставил, что его никогда не выполнить.
— Какое?! — вскричала Любава.