Варварин свет

Когда до избушки оставалось совсем немного, из одного из соседних строений — видимо, конюшни — выбежал огромный вороной жеребец, тряхнул блестящей серебром гривой и поскакал, словно ветер, заставляя других животных разбегаться в стороны. Никита полюбовался пару минут, вздохнул и приблизился к избушке первой кощеевой сестры. В сказках богатырь обязательно говорил: повернись ко мне передом, к лесу задом, но леса не было, да и куриных ног у домика не наблюдалось, так что Никите пришлось самому обходить избушку. К низкой дверце вели три ступеньки. Получается, вход смотрит на восток… Погодите-ка, а солнце где?! Никита поднял голову, покрутился на месте — и правда, нет и в помине солнца в Кощеевом царстве!

Скрипнула дверь, Никита резко обернулся.

Глава 3

— Фу-фу! Человеком пахнет! — раздался сухой голос, и из приоткрытой двери высунулась старуха с длинным-предлинным носом, вся в морщинах, с маленькими глазками. Из-под ярко-изумрудного платка в цвет местной травы торчали серо-белые пряди. — Чего пожаловал, мальчонка? И чего уставился, ворона в рот залетит!

Старуха издевательски захихикала, а Никита закрыл рот и обиженно сказал:

— Я тебе не мальчонка! Я Никита Михеевич, царский сын!

— Ох, ох! — всплеснула руками старуха. Она уже открыла дверь настежь, как будто бы лишь для того, чтобы Никита в полной мере оценил этот трагичный жест. На ней оказался надет серо-коричневый балахон, подвязанный мятым коричневым же кушаком с чёрными пятнами. — И чего же тебе, царский сын Никита, понадобилось в Кощеевом царстве?

Никита, который полночи не спал и вспоминал сказки, читанные в детстве, ответил той фразой, которой богатыри всегда начинали разговор:

— Ты бы, старуха, сначала путника напоила, накормила да спать уложила, а потом расспрашивала!

Тут хорошо было бы погрозить ей мечом, но меч остался кучей шариков на дне местной речки.

— Спать я, правда, не хочу… — спохватился Никита, а старуха, сложив руки на груди, важно покивала.

— Ну коли порядок знаешь, то проходи, — ответила она. — Только коня пастись отпусти. Конь-то заморыш какой у тебя… В конюшнях батюшки для младшего сыночка получше не нашлось?

— Я не младший, — буркнул Никита, освобождая Горошка от сбруи и мешка. — А Горошек — не заморыш, он с характером!

— На старшего не похож! — заявила старуха. — Неужели средний? Ну тогда ждут тебя в пути неудачи да незадачи, неурядицы да несчастья! А коли найдёшь счастье — тут же потеряешь!

— Пф-ф-ф! — фыкнул Никита на её слова и похлопал освобождённого Горошка по крупу.

— Пф-ф-ф! — фыркнул Горошек и погарцевал в сторону от избушки в поисках травки посвежее, распугивая по пути пёстрых кур.

Изнутри размер избушки оценить было трудно — крошечную прихожую отделяла от комнаты цветастая занавеска, а само помещение было так же со всех сторон завешано тканью. Окна прятались где-то за ними, а тёплый, почти что солнечный свет шёл от диковинных, каплевидной формы, светильников, подвешенных на разной высоте под низким потолком. Вперемешку с ними болтались сушёные травы, нанизанные на ниточки грибы, кольца яблок… Несколько раз Никите пришлось пригнуться, чтобы не задеть одну из капель. Старуха вела его к дальней стене, у которой из-за очередной занавески выглядывал край белой печи, а у круглого стола с одной ногой из дубового пня примостились два трёхногих табурета.

— Садись, я сейчас, у меня кухня-то отдельно!

Старуха шмыгнула за входную занавеску, хлопнула дверью, скоро вернулась с парой глиняных горшочков, метнулась за другую занавеску — оттуда миску с овощами вынесла, всколыхнулась третья — несёт старуха самовар, пыхтящий паром. Не успел Никита и глазом моргнуть, как на столе уже лежала белоснежная скатерть, появились металлические приборы, фарфоровая тарелка да тончайшая фарфоровая чашечка, один в один такая, из каких царица Искра любила пить ягодный чай.

— Каша пшённая с тыквой и приправами заморскими, ягнятина с горошком, овощи-фрукты, чай из горных трав, — ворковала кощеева сестра, накладывая Никите из горшочков в тарелку. — Ой, щи ещё остались!

— Рано для тыквы-то, бабушка! — крикнул Никита вслед метнувшейся за занавеску старухе.

Хлопнула входная дверь. Старуха скоро вернулась, поставила на стол горшок с половиком, миску и глиняную ложку.

— У тебя в царстве может и рано, — пожала плечами она, устраиваясь напротив.

Она нащупала у шеи прядь, выбившуюся из-под изумрудного платка, так не соответствовавшего ни её внешности, ни всему скромному убранству домика, и начала плести косичку.

Никита оторвал взгляд от её кривых морщинистых пальцев, ловко перебиравших волосы, и принялся за еду. Пока он ел, старуха, напевая тихонько какую-то незнакомую юноше мелодию, расплела и заплела несколько косичек из одной пряди, подёргала кончик изумрудного платка — Никита подумал, что это, должно быть, кощеев подарок. Потом старуха подставила кулаки под подбородок и уставилась на Никиту, а локти начали расползаться по столу в стороны, пока подбородок не лёг на скатерть. Казалось, что она умирает от скуки, ещё чуть-чуть — и начнёт болтать по-детски ногами под столом.