Варварская любовь

Барту пришлось задержаться, чтобы оформить все бумаги. Впервые он без труда удерживался от пьянства. Медсестры заставили его проводить с ними дни, чтобы он научился. Они же собрали ему сумку, явно волнуясь, не давали уехать, пока не научат всему. В сумке лежали пакеты с детским питанием, книги, одна женщина даже принесла из дому детское автокресло.

Это было чудо, повторил он. Он вспомнил, как Даймондстоун сказал: мы возносимся благодаря несчастьям. Потом он какое-то время ни о чем не думал. В Виргинии он остановился у дома. Дверь не была заперта. От слабого дрожания первых же ступенек остановился как вкопанный. Место было похоже на голый каркас, комнаты ободраны до стропил, голые провода и изоляция. Он думал, что она вернется. Он рискнул прийти сюда в надежде, что найдет что-нибудь принадлежащее ей и он сохранит на память. Но там оказался только конверт в оберточной бумаге из детективного бюро.

Он ехал на юг весь день, останавливаясь, только чтобы смешать детское питание или успокоить то, что не хотело спать или плакало. К вечеру он добрался до места, где потеплело. Он въехал в Луизиану. Он чувствовал, что спокоен, даже крепок. К вечеру он снял комнату в мотеле. Она была спокойным ребенком.

Какое-то время он наблюдал, как она спит, потом вышел наружу. Ночные звуки исходили из болота за шоссе, застоявшийся мрак был подсвечен кругами света. Ему было двадцать шесть. Провода на столбах висели на фоне неба, почти невидимые. Он пересек пустое шоссе. Проехал грузовик, что-то тарахтело в кузове. Он стоял у кромки грязи, на траве, отражение на воде мерцало за деревьями. Он знал это место. Все вдруг стало ясным и простым, это маленькое существо было его частью. Возможно, Даймондстоун и вправду верил, что единственной силой – большей, чем все страдания мира, – является Божья любовь. Барт в этом уже сомневался. Еще один грузовик проехал мимо, накапливая темноту, позволяя ей расплескаться еще сильнее, чем раньше. Мимо проносился влажный воздух. Он подождал еще, просто позволяя себе дышать. Потом вошел в номер и лег спать.

Книга вторая

Часть первая

Квебек

1918–1963

До конца жизни Жоржина помнила свою юность – задумчивость над Библией, ветер с залива и белесый можжевельник, грохочущий лед на камнях речных перекатов. Девочкой она никогда не заходила дальше, чем на пять миль, – ни по суше, где стояли обшитые досками дома, разбросанные между устьем реки и водопадом величиной с амбар, ни по морю, где на миг, короткий, как оптическая иллюзия на ревущем берегу, возникала деревня Джерси. Все это принадлежало ей. Она знала историю, соблазн и порыв, принесший сюда семьи из Гаспези или с близлежащего острова Антикости, первое поселение, когда в шестидесятые годы девятнадцатого века некий капитан Фортин обнаружил у Ридж-Пойнта косяк трески. Название Ривьер-о-Тоннер, любила она уточнить, пошло не от первого водопада, там, где заканчивались домики, а от другого – за три мили в глубь суши, двести футов высотой и с весенним ледоломом, шумного достаточно, чтобы оценить его громоподобность.

Сначала она жила ради соленого дыхания залива и горного воздуха. Рослая и плечистая, она предпочитала темные платья, подчеркивающие ее руки – большие, как у отца. Еще девочкой она узнала, что ни одно призвание не сравнится с жертвенностью. Мать умерла в родах, а отец нуждался в помощи Жоржины – в уходе за домом и за младшей сестрой. Жоржина наслаждалась, качая воду на заре, вдыхая запах спичек, когда разжигала печь, с удовольствием шила одежду для сестренки. Работала она без устали, расширяла сад, разгребала труху прошлогодней сгнившей листвы. Она носила старые отцовские сапоги и каждый полдень, возвращаясь домой приготовить обед, отколупывала четкий отпечаток песчаной грязи сначала с одной подошвы, потом с другой. А на следующий день, когда грязь подсыхала, сметала ее с порога. Рожденная в тысяча девятисотом году, она была уверена, что переживет столетие, и называла его «хилым близнецом». И отец, и младшая сестра, и даже смутное воспоминание о матери говорили ей, что она должна защищать их, заботиться о них еще лучше. Она знала, что священные книги требовали кротости, скромности, и в церкви просила отпустить грех гордыни, чтобы укрепить дух, уверяя, что не стоит ее опасаться.