Варварская любовь

Сейчас ей шестьдесят восемь, уточнила Маргарет, а потом рассказала, как в таком почтенном возрасте Элейн начала изучать всевозможные рецепты омоложения. Она торопилась: ходила в солярий, лечилась грязевыми ваннами, браталась с нудистами и либералами, истязала себя фруктовыми диетами и жила в ашраме в Гималаях, где в огромных количествах потребляла разрекламированные азиатские лекарства для регенерации, и практиковала глубокое дыхание на ледниковых склонах, пока не решила, что для такой молодой женщины, какой она могла стать, подобная жизнь – невыносимая скука. Уже почти отчаявшись и приблизившись к шестидесяти годам, она услышала о группе передовых врачей, которые утверждали, что омоложение – это подлинная индустрия будущего. Зарождающиеся методы подтяжки лица и липосакции, наращивания и изменения груди оформились в частных лабораториях. Методы, которые применялись для лечения покалеченных солдат, совершенствовались ради старых или уродливых богачей. Элейн была чем-то средним между подопытным кроликом (так вот что между нами общего, подумал Франсуа) и покровительницей науки. Врачи подтянули ей лицо, надрезали губы и веки, подняли и увеличили грудь, удалили варикозные узлы и нежелательные кожные складки. Ей отбелили зубы и вставили недостающие. Результат был ошеломляющий. Она смогла даже внуков вогнать в краску и вызвать у них вожделение, разумеется, до момента, пока они не обнаружили, что на все это потрачена большая часть их наследства, а остальное уйдет на то, чтобы холить и наряжать это безупречное тело.

Это неестественно, сказала Маргарет, она не должна была так поступать. Потом она бросила семью и приехала сюда, потому что… вы только вдумайтесь… потому что доктор сказал, что плоть дольше сохраняется в холодном климате, а это – единственное холодное место, с которым она готова примириться. Конечно, совершенно ясно, что ей просто хотелось жить там, где ее никто не знает. Теперь она продолжает профукивать наше состояние, жеманница. Не думайте, что мы не пробовали ее остановить. Но представьте себе эффект разорвавшейся бомбы. Она переспит и с самим судьей.

Франсуа слушал, как Маргарет объясняла свои приезды: как в прошлом году Элейн упала и сломала бедро – это проливает свет на ее болезненную походку.

Левую? Спросил он.

Да, конечно, левую. Представляете, сколько стоило удалить послеоперационный рубец? Но они хорошо справились, правда? Вы должны мне сказать.

Франсуа попытался уклониться. Но Маргарет уже вошла в раж.

Скульптура тела, будущее… Ха! Ну что ж, тогда я скажу. Мои сыновья учатся в университете только благодаря нашим с Гербертом усилиям, мы оплачиваем их учебу, чтобы они смогли начать карьеру. А у нее есть все это. Вы не думайте, я ни минуты ей не завидую.

Она поведала о приступах преждевременного слабоумия, которые случаются у ее матери – какая ирония судьбы! Она всю ночь проболтала какие-то несусветные глупости по телефону, а теперь лежит на кровати в беспамятстве от лекарств.

О нет, вздохнула Маргарет, мозг не починишь.

Он встал с кресла и вышел. Лифт, ползший по позвоночнику здания, казался прекрасным местом для одиночества. Он не мог бы сказать, что ни о чем не жалеет. Он глядел на свои отражения в зеркалах лифта. Звякнули двери. Он вышел на улицу. Было еще рано. Парочки брели в сторону пляжа. Две девочки-китаянки катили на скейтах по велосипедной дорожке. Неподалеку от парка стоял кирпичный особняк с решетками, увитыми розами, он казался совсем не городским. Женщина толкала перед собой коляску, в тени ее крыши спал младенец. Франсуа сел в машину и поехал домой.

Он ехал по Трансканадскому шоссе. «Юритмикс» пели «Сладкие грезы»; он считал это время эпохой перемен и волшебства. Если второсортный Джон Уэйн со своей обезьянкой смог покорить самую могущественную страну в мире, то почему другим должно быть отказано в их куда более скромных мечтах? На дороге голосовала молодая женщина; он почувствовал, как поворачивается старое колесо: ветер, ароматы перепаханной равнины Манитобы или прохладу там, где они гуляли с Эрнестин на тенистой стороне Монреаль-стрит. Миниатюрная женщина была одета в джинсы и короткую майку, подпоясанная рукавами длинной рубахи, в руке он держала пластиковый пакет. Придорожный ветер растрепал ее волосы по загорелым плечам. Только съехав на обочину, он заметил на ее лице отчаяние. Говорила она с американским акцентом. Ее звали Маргарет.

Какое совпадение, заметил он, но акцент у девушки был скорее южный – она произнесла не «Маргарет», выговаривая каждую букву, а «Магрет».

Зовите меня Пегги, сказала она, а потом прибавила: понимаете… Она запнулась… Понимаете, я хочу сказать, я могу… Она снова запнулась. Франсуа почувствовал, что именно она сейчас предложит. Она внезапно сообщила, что у нее украли все вещи. Я была с одним парнем, и я хочу сказать… У нее задрожал подбородок. Девушка была хорошенькая: тонкий носик, выгоревшие на солнце пряди волос. Она прикусила нижнюю губу. Бли-ин, тихо пробормотала она, вытирая рот. Так я и думала.

Мне недалеко ехать, сказал ей Франсуа.