Варварская любовь

В тот день на первой полосе газеты расхваливали ледяную скульптуру вертепа в натуральную величину. По пути домой Франсуа остановился у открытого катка, чтобы полюбоваться вертепом. Поделка его не впечатлила. Скорее он почувствовал презрение к этому отрешенному от всего мира семейству, очаровательно хладнокровному – Дева Мария с растопыренными руками, тщательно вырезанный ледяной младенец, фантастически подробный, слишком совершенный, чтобы быть живым. Увиденное вызвало в нем воспоминания о его церковной юности, о цветных библейских гравюрах, с которых, как мечтала его бабушка, он станет писать свою жизнь. Ему нравилось считать себя человеком, который не останавливается на достигнутом, который, прочтя статью в газете, может все проверить и добавить пару-тройку уместных слов по теме. И все-таки ему было жаль потраченного времени, и его любимым временем года был сезон праздничных расходов. Однако картинка застряла у него в мозгу, зависла перед внутренним взором, холодная, словно предвестник головной боли: это стекловидное дитя, слишком пронзительно выразительное в своем совершенстве. Но когда в ту же ночь он увидел своего сына таким же точно бледным, крошечным, тонко вырезанным, словно идол, его мучения были сродни средневековым пыткам.

Жемчужно-белое дитя наполнило его чувством обреченности – гордость Пегги, его алчность, примитивная вера в наказание за то, что насмешка над ледяным младенцем Иисусом привела этого младенца в его собственную жизнь. Держа на руках это утонченное существо, Франсуа старался поверить Эдуардо, что дитя вырастет – все дети вырастают. Но годы не сгладили влияние эльфов на подкинутое ими дитя. И все-таки, как ни мал был ребенок, он не был карликом и не имел прочной наследственности гномов. Если он и рос, то очень постепенно, в соответствии со своим аппетитом, которого почти не было. Он оставался точеным, светящимся и холодным.

Возможно, он станет гением, решил Франсуа, хотя с годами Харви, похоже, был способен только созерцать, а книги ему очень быстро надоедали. Читая газету, Франсуа, бывало, слышал шаги и оглядывался через плечо, высматривая в тени позади своего кресла пару огромных влажных глаз. Он узнавал эти шаги, Пегги, одержимая желанием сотворить праведника, натащила в дом книжек-раскладушек про Будду и индуистских святых, учила Харви медитировать и лепетать «шанти-шантишанти» над каждой тарелкой. Неужели Франсуа, не оправдавший божественного призвания, которое предрекла ему бабушка, передал это бремя своему сыну? Он пытался заставить Харви есть мидии, устрицы – мужскую пищу. Харви давился. Франсуа заказывал в ресторанах стейки, но Харви, пожевав пару коричневых волокон, принимался за зеленый гарнир. Зато, в отличие от Франсуа и Пегги, Харви чуть ли не с самого рождения по-европейски изящно держал вилку в левой руке. Испачкав пальцы, он тряс рукой, как щенок, окунувший лапку в воду.

Пегги тогда погрязла в оккультизме Нью-эйджа: кристаллы, медитации, цветочные эссенции, тантрическое дыхание, чтобы уравновесить планетарные токи. Вместе с Харви она посещала толстого свами, фотография которого висела над его кроваткой, – просто вылитый знакомый Франсуа, грек-ресторатор, у него была базедова болезнь и зубы, торчащие вперед, как у мула, а нос оседлали темные очки. Пегги даже вступила в братство и стала посещать лекции о раздельном питании, возвращении в прошлые жизни и сексуальных культах Иисуса. Из-за постоянной склонности Харви к болезням она стала кипятить его игрушки; так мальчик и рос в окружении подплавленных куколуродцев и горячих машинок со сплющенными колесиками.

Через несколько лет она совершенно отстранила Франсуа от воспитания сына, но только когда Харви исполнилось восемь, Франсуа понял, как далеко все зашло. В ту неделю один вашингтонский знакомый пригласил Франсуа выпить пива. После нескольких глотков Франсуа поведал о своих трудностях. Американец был человек грузный, с толстыми руками, которыми он не шевелил при разговоре, с загорелой шеей и бледным лбом. Не так давно он подкинул Франсуа пару ценных идей насчет наклеек на тему рыболовства. Теперь он развалился на кресле, безвольно уронив руки на резную деревянную столешницу, и описывал то, что величал «терапией “Плейбоем”». Он сказал, что его собственный сын был мямлей, и он решил подкупить парня «Плейбоем». Он продемонстрировал ему фотографии на разворотах журнала и пообещал покупать журнал каждый месяц, если мальчик будет выполнять по двадцать отжиманий в день.

Он умолк, давая собеседнику усвоить сказанное, руки его, словно дохлые птицы, валялись на столе, даже не притрагиваясь к пиву.

Ну, сын так и сделал, добавил приятель Франсуа. А теперь он звездный полузащитник.