Варварские нашествия на Европу: германский натиск

Историческая работа показала, что «древние» или «характерные для региона» структуры уходят в толщу времен лишь на несколько поколений или снова появляются в самых неожиданных контекстах. В настоящее время известно, что островки двойного севооборота в Северной Франции (Эльзас, Румуа) образовались уже после окончания средних веков, а в Англии тройной севооборот вошел в систему только начиная с XII в. (в парижском бассейне — с IX в.). Как же можно отнести один за счет римских пережитков, а другой — германских новшеств? Более того, на Сардинии и вплоть до Сирии можно обнаружить формы, которые, как сначала полагали, имеют северогерманское происхождение… Не вся проделанная работа была тщетной, но ее вывод, с нашей точки зрения, негативен: «незыблемый сельский уклад» является мифом; в действительности его непрестанно задевали колебания огромной амплитуды, вызываемые демографическим, экономическим и технологическим развитием. Разумеется, нашествия придали некоторым из этих колебаний направление или дополнительный импульс, но мы не в силах определить, каким именно[307].

Что же нам остается после этого избиения младенцев? Прежде всего некоторые археологические данные. Переустройство многих английских земель при появлении саксов (однако разрушенная система была туземной, а никак не римской). Сохранение, не менее бесспорное, в самых разных районах Галлии и почти до самого limes сельскохозяйственных структур, порожденных кадастром римских agrimensores (землемеров). Непрерывность истории некоторых населенных пунктов и ее отсутствие у стольких других. Короче говоря, каждый регион, может быть, угодья каждой деревни представляют особый случай. Понадобятся еще сотни монографий, прежде чем можно будет отважиться на обобщения, которые, опять же, прояснят лишь небольшое количество аспектов проблемы нашествий в сельской среде.

Что же касается юридических данных, к которым мы вернемся более подробно в другом томе, то относительно их значения не следует обольщаться. Они допускают надежный вывод только тогда, когда касаются очень конкретного института: например, упоминание jus mancianum на табличках Альбертини можно воспринимать как признак сохранения в вандальской Африке римских форм землевладения. Но что подумать об использовании в эпоху Меровингов таких растяжимых понятий, как colonus (колон) или villa (вилла)? Их выбор для обозначения реалий франкского общества подразумевает наличие определенной аналогии с одноименными римскими институтами, но, не имея других указаний, было бы опрометчиво пытаться идти дальше. Можно также сделать наблюдение статистического порядка: если в лексиконе юридических, военных и административных институтов изобилуют германские заимствования, то они почти полностью отсутствуют в применении к сельским, домениальным и сеньориальным институтам в зоне, оставшейся римской. Но какова ценность этого количественного признака для проблемы колонизации?

Следует также остерегаться относить за счет нашествий все волнения сельского населения. Например, в Испании, где во внутренних районах Леванта (Carpetania) наблюдается катастрофическое падение численности населения. Германцы здесь ни при чем — благодаря случайности хроники позволяют увидеть в ней последствие почти непрерывных эпидемий VI и VII вв.

Короче говоря, кажется, надлежит недвусмысленным образом придерживаться тех благоразумных позиций, на которых остановился Марк Блок в конце своей жизни[308]. Следовало бы чаще совмещать дисциплины (прежде всего археологию, топонимию и историю права) на уровне локальных монографий, прежде чем снова дерзнуть взяться за целостные картины.

В) Варвары и города

Нашли ли варвары себе место в городах? Разумеется, необходимо различать времена и народы.

В целом можно присоединиться к формулировке Тацита (Germania, 16): «Хорошо известно, что народы Германии не живут в городах», при том условии, что это неприятие городской жизни не будет преувеличиваться: в Германии были oppida, обширные площади, огороженные стенами из земли, сухой каменной кладки и дерева, такие же, какие описывает Цезарь в Галлии, служившие убежищем в военное время и иногда полупостоянными населенными пунктами. Но ничто не указывает на то, что в них имела место экономическая деятельность или какой-то особый статус отличал их от окрестной местности. Ни один из них не сыграл роли «доурбанистического ядра» для городов каролингской Германии (зато их расположение с неизбежностью привело к тому, что на их месте появились укрепленные замки). Народы, далекие от Империи, оставались на этой первобытной стадии до конца VIII в. (когда появляются первые emporia (торговые центры) во Фризии и на берегах Балтики): этим объясняется непонимание англов и саксов при встрече с городом в Британии.