Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна

Во времена Юстиниана Восточная империя еще почти в равной мере принадлежала к латинской и греческой Европе. В то время как столица и крупнейшие города (Фессалоники, Андрианополь) говорили на греческом, почти весь древний Иллирик и все Подунавье к северу от линии, которая начиналась на адриатическом побережье к северу от Дураццо, пересекала верхнюю Македонию, проходя к югу от Скопьи, к востоку от Ниша, а затем к северу от Софии, и шла на некотором расстоянии к югу от Дуная до Добруджи, были латиноязычными. Безусловно, это были более бедные и менее защищенные земли, но у них была своя столица, Сирмий, они составляли заметную часть армии, а император, сам будучи македонянином латинского происхождения, озарял их лучами своей славы. Несмотря на разгром, учиненный всеми теми варварами, которые сменяли друг друга после ухода готов, этот балканский и дунайский уголок римского мира не казался непременно обреченным. Однако причиной его гибели, парадоксальным образом, стало то же самое страстное влечение к Риму, которое вдохновляло Юстиниана. С дунайской границы была отозваны войска, чтобы с их помощью отвоевать Запад и защитить Восток. За этим последовала ужасающая катастрофа: восточная часть римского мира почти на тысячу лет поверглась в пучину, в которую современные историки, кажется, еще практически не заглядывали. Когда же снова появились проблески света, на поверхности оставались видны лишь осколки латинского мира: один — в полной сил Румынии, которой возрождение сулило блестящее будущее, другие — почти обескровленные и обреченные на исчезновение, в Далмации, Македонии и на греко-албанских границах. Главные из них, к большому удивлению, лежат за пределами того балканского римского мира, каким его можно было видеть в начале VI века (современная Румыния не входила в Империю Юстиниана (кроме Добруджи, которая не стала хранилищем латинства), а горы Пинд, должно быть, принадлежали к греческой лингвистической области). Здесь кроется загадка, ключ к которой найти непросто. Участь дунайского римского мира — это одна из наименее изученных и вызывающих наиболее острые споры проблем европейской истории. По причине своего современного политического резонанса, тезис о том, что его наследниками являются румыны, уже в течение целых поколений оказывается в центре далекого от учтивости спора между венгерскими и румынскими историками. Несмотря на то, что поиск каких бы то ни было указаний производился со всем возможным тщанием, следует признать, что улов оказался скудным. Связь, соединяющая сегодняшних румын с древним Римом, остается, как писал Ф. Лот, «исторической загадкой и чудом».

Первое разногласие вызывает вопрос о распространении римского влияния к северу от Дуная. Сердцем имперской Дакии являлась современная Трансильвания; именно там находились все города. Включала ли эта область, населенная и организованная Римом, и соседние равнины? Позитивные указания встречаются только в отношении Олтении и Баната. В какой мере латинизация могла затронуть Дакию? Римская администрация действовала там лишь чуть более ста пятидесяти лет; правда, присутствие гарнизонов и работа рудников привлекала многочисленных переселенцев. Однако существует известный текст из Истории Августа, подтверждающий, что около 271 г. Аврелиан вывел от Дакии «войска и жителей провинции»; Евтропий подтверждает это и добавляет, что император поселил в центральной Мезии, перекрещенной в Дакию ради сохранения римского престижа, беженцев «приведенных из городов и деревень Дакии». Это кажется ясным и определенным. Однако аналогичный пример Норика, откуда население было официально эвакуировано при Одоакре82, заставляет насторожиться: он доказывает, что даже после организованного отступления империя оставляла позади себя значительные островки римской жизни. В общем, на основании Жизнеописания Аврелиана и отсутствия вплоть до XII в. какого бы то ни было надежного свидетельства о существовании на территории современной Румынии народа, говорящего на латыни, венгерские историки заключают, что эти земли полностью пустовали. По их мнению, предками румын были валахи с Балкан, пришедшие в область к северу от реки по призыву средневековых венгерских королей. Румынские авторы в ответ заявляют, что было бы странно, если бы два факта — то, что Трансильвания была одновременно цитаделью античного римского мира в Дакии и исторической колыбелью румынского народа, — не были бы взаимно связаны; потому они верят, что в горах Трансильвании, непонятно каким образом, сохранилось латиноязычное пастушеское население, не имеющее политической организации (впрочем, в средние века сведений об этих областях было необычайно мало).

Зато, благо, современные политики в этом не заинтересованы, никто не оспаривал преемственности между римскими поселенцами Дакии, отчасти принадлежавшими к группе беглецов 271 г., и румынами Тимока, и между римлянами верхней Македонии и аромунами или кутцо-валаками Пиндов и Фессалии (македо-румын), хотя случай этих последних также подразумевает серьезные миграции.