Тьма за окном сгущалась. Осенний вечер короток, ночь длинна, и подкрадывается неожиданно. Половина десятого, а улица уже погрузилась в сонную тишь. Расслабился Джон окончательно: коньяк открыт, в голове приятно шумит, огонь ярко пылает, полумрак обволакивает плечи мягко и бережно. Шерлок сидит очень близко, о чем-то болтает. Раскрасневшийся от выпитого, взлохмаченный и домашний. Явно довольный тем фактом, что на расстоянии вытянутой руки находится его вновь обретенный сосед. И никаких неправильных поползновений. Джон нахмурился — какого черта вообще он вообразил, что эти поползновения будут? Потому что так хочется миссис Хадсон? Потому что Ферди разглядел что-то такое, чего в принципе быть не могло? Чушь. Глупая, невозможная чушь. Ну ляпнул Шерлок однажды — настроение было плохое. В конечном итоге его можно понять: возвращаешься ты домой, а в твоей квартире поселился какой-то молодчик и выметаться не собирается. Тут и не такое наговоришь. Кроме того, вскоре Шерлок и сам осознал нелепость своей затеи, поняв, как видно, что сделать из Джона Ватсона гея не под силу даже ему. Даже ему… И мало ли что было потом. Шуточки были, обыкновенные шуточки. Возможно, не всегда невинные, но простительные. Милые. Джон улыбнулся — ему снова было хорошо и уютно. И коньяк оказался ничем не хуже давешнего, недаром угрохал на него едва ли не последние деньги. Всё-таки иметь рядом друга — настоящее счастье. Доверить ему всю свою жизнь (почему бы и нет?) и с удовольствием видеть, что он готов сделать то же самое. Всё в рамках приличия, и никакой тебе лирики, о которой, к слову сказать, в последнее время он думает непростительно часто. Вот что значит истерии поддаться.
Лирика началась неожиданно, причем неожиданно настолько, что до Джона не сразу дошло, о чем Шерлок толкует.
— Я солгал, — произнес он негромко, но посмотрел уверенно — прямо в глаза.
— Что, прости? — продолжал улыбаться Джон, тем не менее от взгляда этого слегка цепенея.
— Всё, что сказано мной за последние два часа, ложь.
Джон смотрел непонимающе, а потом в груди горячо взорвалось. Ложь?! Но как же так? Неужели он… Что это значит?
— То есть, ты хочешь сказать, что в Лондоне тебя не было? Что Ферди…
— Господи, Джон, — раздраженно оборвал его Шерлок, — оставь ты Фердинанда в покое. Как будто поговорить больше не о чем. Он, безусловно, замечательный парень и при других обстоятельствах мог бы вскружить мне голову, но я сейчас не об этом.
— А о чем?
— О тебе. Обо мне. О нас.
— О нас?
— Да, о нас. И это очень серьезно.
Та-ак…
— Ты готов меня выслушать?
— Говори, — твердо ответил Джон, стараясь при этом на Шерлока не смотреть — его проникновенный взгляд пробирал до костей, и это ужасно нервировало.
— Но, может быть, ты устал? Хочешь спать? Или…
— Говори, черт бы тебя побрал! — вскипел Джон, еле сдерживая порыв вскочить, сграбастать Шерлока за грудки и хорошенька встряхнуть.
— Хорошо. — Странно, но, похоже, горячность Джона вполне Шерлока удовлетворила, во всяком случае, в глазах его промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее торжество. — Я в самом деле хотел, чтобы ты ревновал. Чтобы внутри тебя всё дрожало от ревности. И ты абсолютно прав, все мои манипуляции имели единственное намерение — завести тебя. И уехал я с Ферди только ради того, чтобы ты подумал, что я уехал с Ферди.
«Значит, обыкновенные шуточки, да? Как же легко усыпить твою бдительность улыбками и рыбой под сливочным соусом, наивный, доверчивый Джон…»
— И для чего тебе это? — пробормотал он, в тот же миг поняв всё, что скрывается за этой неожиданной исповедью, уже зная правду, страшась, но вместе с тем почему-то безумно желая её услышать. — Все эти сложности.
— Не будь идиотом, — скривился Шерлок. — Ты прекрасно знаешь, о чем идет речь.
Но Джон твердо решил быть идиотом.
— Не знаю.
Шерлок с досадой качнул головой — невозможно упрямый субъект.
— Я влюблен в тебя. К сожалению, безответно. — Он резко поднялся и встал у окна, повернувшись к Джону спиной — жест, от вежливости далекий, но Джон догадался, что так Шерлоку легче продолжить свои волнующие откровения (Сердце, естественно, заходилось отчаянным боем). — Ты мне понравился сразу. И дело не в физической привлекательности — на первый взгляд ты достаточно обыкновенен для того, чтобы сойти от тебя с ума. Но ты сидел в нашей кухне так, словно по-другому и быть не могло. И я подумал: хочу, чтобы он никогда меня не покинул.
— И тут же пригрозился выжить из дому всеми возможными способами, — слабенько пошутил Джон, сгорая от каждого произнесенного Шерлоком слова. В голове клубился туман, руки пронзала холодная дрожь и страшно хотелось выпить.
Плечи Шерлока дернулись.
— Ты же понимаешь… И потом, я сам испугался собственных чувств. Видишь ли, не в моих правилах к кому-либо привязываться всей душой.
— А как же… — начал было Джон, но притих — спрашивать о тех восьмерых было бы сейчас в высшей степени неуместно.